Воскрешение из мертвых

— А я, понимаешь, тут с приятелем заскочил, отпуск его спрыснули, чтобы хорошо ему на югах отдыхалось. А потом, гляжу, ты, как витязь на распутье, стоишь. А ты что, опять употребляешь? — спросил Веселов, кивнув на чек в руках Веретенникова.

— Да нет… это так… — замявшись, ответил тот.

— Ну ладно, дело твое, я тебя перевоспитывать сейчас не буду, — хохотнул Константин Иванович. — Значит, ты бери свой коньяк или что у тебя там, а я себе сейчас быстренько чего-нибудь сорганизую.

И он жизнерадостно устремился к кассе. Сколько помнил его Веретенников, он всегда был такой — подвижной, говорливый, жизнерадостный. И в общем-то рад был сейчас Веретенников, что встретил именно этого человека. Уж кто-кто, а Веселов знал все его прежние грехи и художества, от него можно было не таиться и не прятаться. Понимал он, все понимал. Легко с ним было и просто. Да и одним своим присутствием здесь он словно бы заранее уже оправдывал Веретенникова, выдавал ему индульгенцию.

— Ну вот и чудненько, — сказал Константин Иванович, когда они оба со стаканами в руках примостились возле боковой стойки. — Теперь можно и за жизнь погутарить.

Он чокнулся с Веретенниковым и отпил из своего стакана. И Веретенников тоже сделал глоток. Несколько мгновений он словно бы с удивлением вслушивался, как коньяк согревает его пищевод и желудок.

«Вот все и кончено», — снова подумал он.

— Иной раз все-таки полезно дать организму разрядку, — оживленно говорил между тем Константин Иванович. Его круглое лицо раскраснелось и лоснилось от пота. — Устроить встряску. Это, я тебе скажу, просто необходимо для снятия стрессовых напряжений. Конечно, в меру, с умом, не так, как ты в свое время забуривался. Кстати, до меня тут доходили слухи, будто ты лечился у Устинова. И будто он даже превратил тебя в трезвенника. Совершил, одним словом, чудо. А теперь я вижу, что «слухи о моей смерти, как говорится, были сильно преувеличены». Выходит, блеф все это с Устиновым, самореклама? Я так, впрочем, всегда и считал, туфта чистой воды…

— Да нет, почему… — пробормотал Веретенников. — Я и правда теперь не пью…

— Понятно, понятно, — засмеялся Константин Иванович, — ты и раньше, бывало, уверял меня, что не пьешь. Так что кому-нибудь другому это расскажи. А что касается Устинова, так, пойми меня, тут ведь моя профессиональная, так сказать, честь задета. Что же это получается: я не мог вылечить, а он смог? Он и так на всех углах нас, наркологов, поносит. А теперь я с удовлетворением констатирую: и я не смог, и он не смог. Вот мы и квиты. Ты не думай только, я не злорадствую, я только восстанавливаю справедливость. А то было бы слишком просто: сотни ученых ломают головы над проблемой, и вдруг приходит один кудесник и начинает исцелять страждущих наложением перстов… Нет, друг дорогой, так не бывает.

— Но я действительно не пью, — упрямо повторил Веретенников.

— Ну и прекрасно, о чем разговор! Я рад за тебя, если так. Только смотри тогда, не сорвись, не загуди снова. И вообще, давай поговорим о чем-нибудь другом. Расскажи лучше, что нового в вашей литературной богеме…

— А может, тогда еще по стопарю? — предложил Веретенников. — Я угощаю.

— Смотри, не сорвешься? — оценивающе глядя на него, спросил Константин Иванович.

— Я?! Да ты что! — волна хмельного бахвальства уже накатывала на Веретенникова.

Они выпили еще по сто граммов и, выйдя на Невский, расстались. Константин Иванович бодро-весело побежал дальше по своим делам, а Веретенников опять остался один со своими бедами. Заново ожила перед его глазами страшная сцена в Клавиной комнате. И такая тоска сжала его сердце, что хоть вешайся. Он повернулся и пошел обратно, к распивочной.

И понеслась, закрутилась его пьяная жизнь, как крутилась она некогда в прежние дни. Хорошо хоть еще, что в самый первый вечер он сообразил позвонить домой, попросил соседку, приятельницу Елизаветы Никифоровны, присмотреть за матерью, наврал чего-то с три короба насчет срочной командировки, обещал заявиться через два-три дня. Понимал он, очень хорошо понимал, что, предстань он сейчас перед матерью в пьяном виде, это наверняка убьет ее. Хоть это-то сообразить у него ума хватило. А в остальном все было так же, как и несколько лет назад, ничего не изменилось. Только даже в самом тяжком загуле, когда, казалось, он вовсе переставал понимать, что с ним и где он, ни разу Веретенников не поддался былому соблазну — завалиться к Клаве. Дом этот, словно бы инстинктивно, он обходил стороной.