Воскрешение из мертвых

— Серафима Петровна? Приветствую вас. Щетинин докладывает. Побывал я у этих ваших поборников… Ах, не ваших — общих? Не хотите, значит, принимать на себя ответственность? И правильно делаете. Посмотрел я на все это дело своими глазами, послушал — и, знаете, скажу вам, ситуация там гораздо серьезнее, чем мы предполагали. Впечатления свои я обобщу, суммирую; завтра к концу дня, вероятно, вам их доставлю. А пока, в двух словах если, то все, что там происходит, граничит, на мой взгляд, с политической провокацией. Да-да, я ничего не преувеличиваю. Причем товарищ этот, нам с вами небезызвестный, так прямо свое кредо и декларирует: общество, дескать, у нас больное, аморальное, ну и рекомендации тоже даются соответствующие… Какое все это имеет отношение к трезвости? А вы об этом Устинова спросите. Так что, думаю, выводы нам придется делать крайне серьезные. Иначе с нашей мягкотелостью мы можем черт знает до чего докатиться. Вы меня простите, но я еще под впечатлением тамошней демагогии нахожусь. Два дня от нее отойти не мог. Словно в болоте выкупался. Я уж не говорю о том, что эти поборники позволяют себе явиться в клуб вдрызг пьяными… Да, конечно, я сам видел, своими глазами. Возмутительно, но факт. Я бы тоже не поверил, если бы сам не видел… Вот-вот, я и говорю: за что они там борются — это еще большой вопрос. Райком очень верно поступил, решив поинтересоваться их деятельностью… Да, я изложу свои предложения, конечно… Не за что. Я ведь, как пионер, Серафима Петровна, всегда готов. Вы меня знаете… Хорошо, завтра буду у вас. До свидания.

Щетинин положил трубку и потер затылок. Голова болела отчаянно. Что за жизнь собачья! Вчера он опять вдрызг разругался со своей благоверной. Опять двадцать пять. Шагу нельзя ступить без ее указаний. Все не по ней, все не так.

Вчера, в воскресенье, ездил Щетинин на спортбазу проводить осенний кросс. Мог он, спрашивается, не поехать? Не мог. Такая уж у него работа — быть в массах. И нет у партийного работника выходных, нет, — сколько раз он пытался ей втолковать это! Все как об стену горох. У других жены как жены, а у него… Ходячая мораль в юбке.

Можно же понять, кажется, что промерзли они на этой спортбазе до мозга костей, что скинулись на обратном пути — что тут такого? Чисто в профилактических целях. Все свои люди — и председатель завкома, и физорг, и зам по быту. Не мог же он один белой вороной от компании отбиться. Это уже вроде демонстрации получилось бы. Будто он, Щетинин, специально себя остальным противопоставляет. По ее женской логике ему так и следовало поступить. А то, что ему потом с этими людьми жить, работать, ее не касается. Она одно знает: выпил — не выпил. Хуже ГАИ какого. Никак ей не вдолбишь, что иной раз за выпивкой дело легче и проще решить, чем на любом заседании.

Щетинин вздохнул и опять потер затылок. Вот и работай теперь с таким настроением. А ей наплевать, что дел у него невпроворот. И партийно-хозяйственный актив на носу, выступающих готовить надо, и семинар партгрупоргов в среду, и партийное собрание в третьем цехе, выступать придется, и отчет общества книголюбов на парткоме, и обмен опытом, и пленум райкома…

Щетинин придвинул к себе чистый лист бумаги и принялся писать:

«Воодушевленные решениями Пленума ЦК КПСС и личными указаниями Генерального секретаря, товарища…»

И черт его дернул говорить при ней по телефону об этом Ягодкине! Сколько раз давал себе слово: никаких служебных разговоров дома в ее присутствии, она вечно умудряется все вывернуть на свой лад. И вот опять опростоволосился. Она сразу унюхала, о чем идет речь. «Правильно, правильно он требует, нечего покрывать пьяниц! Я еще сама приду, если суд будет, я все выскажу! Рыба с головы гниет!» И началось, и поехало! Прямо домашний террор какой-то! Шантажистка, настоящая шантажистка.

А ведь была когда-то совсем другая. Комсомольская активистка, заводила, плясунья. Познакомились они во время поездки во Францию. Молодежный туризм, всего триста рэ за путевку, да еще завод оплатил половину — жить можно! Ехали, помнил, из Парижа в Марсель поездом, в ужасной тесноте, спали вповалку, так что ни повернуться, ни рукой шевельнуть было невозможно. Она, Лида, оказалась рядом с ним, лицом к лицу, и в темноте, плотно прижатые друг к другу, они целовались едва ли не всю ночь. А поезд гремел по рельсам, и за окном проносилась ночная Франция! Черт побери, подумать только: Париж — Марсель! Как начиналась их любовь! Кто бы мог подумать тогда, что из веселой комсомольской активисточки выйдет такая зануда!..

«…Трудящиеся нашего объединения всемерно поддерживают и одобряют…» — писал Щетинин.

Вошла секретарша.

— Игорь Сергеевич, там из газеты звонят. Что-то насчет Ягодкина. Может быть, вы переговорите?

Щетинин мотнул головой. Ну Ягодкин! Скоро до Организации Объединенных Наций дойдет! Всех готов переполошить.

— Давайте, — сказал Щетинин.