Воскрешение из мертвых

Голос в телефонной трубке объяснил Щетинину, что в редакцию поступило письмо по поводу ситуации, создавшейся вокруг рабочего Ягодкина.

— Да, я в курсе этого дела, — сказал Щетинин. — Мы разбираемся.

Он положил трубку и тут же по внутреннему телефону позвонил в третий цех, начальнику.

— Генрих Степанович, здоро́во. Щетинин тебя приветствует. Что вы там с Ягодкиным решили? Разобрались?

— Да все не доходят руки, Игорь Сергеевич. План, сам знаешь, горит, трубы в цеху прорвало, ремонтники подводят… да еще — почему людей из цеха опять в совхоз забирают? Говорили, в этот раз из шестого поедут, а теперь…

— Погоди, погоди, Генрих Степанович, ты мне зубы не заговаривай, — остановил его Щетинин. — О своих бедах ты после расскажешь. Ты лучше скажи все-таки: разобрались вы с ЧП этим?

— Да что тут особо разбираться, Игорь Сергеевич? Тут шума больше, чем дела.

— Это мы с тобой знаем. А придет ко мне корреспондент, что я ему скажу?

— Скажите, что накажем мы Матрехина, лишим премии.

— Это уже конкретней. Кстати, пришли-ка ты его ко мне. Я тоже хочу с ним побеседовать. И закругляйтесь вы с этим делом. А то тянем резину, сами себе приключений на задницу ищем. Ты, что, на весь город хочешь прославиться? Ну вот и я не хочу.

Щетинин с силой вдавил трубку в телефонный аппарат.

«Работнички! — подумал он. — Всё их подгонять надо!»

Походил по кабинету, стараясь сосредоточиться. По оконным стеклам барабанил дождь. Щетинин раздраженно передернул плечами, вернулся к столу, опять придвинул к себе лист бумаги.

«…Благодаря высокой сознательности и трудовому энтузиазму каждого члена нашего коллектива мы можем сегодня заверить, что с честью…»

В дверь постучали.

— Да! Входите! — крикнул Щетинин.

На пороге возник Федор Матрехин. Был он в грязной спецовке, с замызганной кепочкой без козырька, которую сейчас сжимал в кулаке.

— По вашему приказанию рядовой его величества рабочего класса Матрехин прибыл! — выпалил он. Не мог он, никогда не мог обойтись без паясничанья.

— Да какой ты рабочий класс, Матрехин! — сказал Щетинин. — Посмотри на себя! По тебе тюрьма плачет. Это надо же — драку на производстве затеять! ЧП! Позор на весь завод! Да ты знаешь, что запросто под суд пойти можешь?

— Это еще как посмотреть, Игорь Сергеевич. Я, может, в состоянии аффекта был. В связи с грубым оскорблением личности рабочего человека. За это не судят.

«Ишь ты — аффект! Какие слова знает!» — подумал Щетинин, а вслух сказал:

— Ладно, Матрехин, я тебя позвал не шутки шутить. Садись, давай поговорим серьезно.

Матрехин сел, продолжая все с той же нагловатой ухмылкой в прищуренных глазах смотреть на Щетинина. Щетинин побарабанил пальцами по столу.

— Значит, так, — сказал он. — Давай только начистоту. За что ты ударил Ягодкина?

— Я? Да не собирался я его бить. На что он мне нужен! Слово даю. Я только попугать его малость хотел, чтобы не оскорблял он рабочего человека. А бить его у меня и в мыслях не было. Что я — дурной, что ли? Я только замахнулся. Пошутил, можно сказать. А он сам нарвался. Сам. Это и Гарбузов Витька видел, и Жохов, они подтвердить могут.

— Ладно. Пошутил — не пошутил, а человека чуть на тот свет не отправил.

— Ну уж вы скажете, Игорь Сергеевич! Так, лишь задел самую малость. Царапина-то пустяковая вышла.

— Теперь-то ты, конечно, будешь выкручиваться. И я не я, и лошадь не моя. Только отвечать тебе все равно придется, Матрехин.

— Так я готов, Игорь Сергеевич, если только по справедливости. Что, я не понимаю, что ли? Уж если такой несчастный случай вышел. Накажите как положено.

— И накажем. Чтобы в следующий раз рук не распускал. Ясно?

— Ясно. Мне можно идти, Игорь Сергеевич?

— Ишь ты, торопливый какой! — отозвался Щетинин. — Ты что, всегда на работу так торопишься?

— Это в зависимости от настроения, Игорь Сергеевич. Так я пойду?

— Нет, погоди, — жестко сказал Щетинин. — У меня еще есть вопрос. Водку кто продает в цехе? Ты?

Матрехин возмущенно взметнул руки и кепчонкой своей с размаху хлопнул об стол.

— Я, Игорь Сергеевич, тому, кто про меня такое скажет, пасть порву. Так прямо и заявляю. Я знаю, кто это на меня бочку катит. Только не выйдет. Матрехина на испуг не возьмешь!

— Значит, не торгуешь водкой? И работяг не опохмеляешь?

— Нет, вот тебе крест святой! Раньше был грех, случалось, раздавишь в обед полбанки на двоих, так и то мастер скажет: «Сгинь, Матрехин, чтобы глаза мои тебя больше не видели!» И все в ажуре. Что, я слов не понимаю, что ли? Так то раньше, а сейчас — ни-ни. А чтобы торговать — такого вообще никогда не было. Пусть глаза у того вылезут, кто такую клевету про меня распускает.

— А вот Ягодкин говорит, что торгуешь, — сказал Щетинин.