Воскрешение из мертвых

Два года назад, уже после встречи с Устиновым, уже тогда, когда перестал он пить, Веретенникова долго еще мучили одинаковые, похожие друг на друга сны. Ему снилось, будто он вновь сорвался и, пьяный, уже мечется по каким-то чужим квартирам, по коридорам, то ли скрываясь от кого-то, то ли, наоборот, пытаясь кого-то найти. Сны эти никогда ничем не кончались, и он просыпался и долго лежал, подавленный, разбитый, прежде чем до него доходило, что все это только снилось ему. И тогда он испытывал огромную, облегчающую душу радость. Теперь же, пробуждаясь посреди ночи в чужой комнате у какого-нибудь своего приятеля, а то и просто у случайного собутыльника, он в первый момент хватался за слабую надежду — может быть, все, что давит и гнетет его, только сон, и сейчас, проснувшись окончательно, он увидит себя дома, в чистой постели, трезвым и не утратившим уважения к самому себе. Однако надежда эта тут же рассеивалась; отчаяние, которое и так-то посреди ночи ощущалось всегда особенно остро, соединяясь с подступающим мучительным похмельем, становилось совершенно невыносимым… Он закрывал глаза и тогда снова видел перед собой не по-детски одутловатое, заплывшее лицо, слюнявый рот, полуразверстый в бессмысленной ухмылке, и шевелящийся мокрый обрубок языка…

Но даже в эти беспамятные свои дни Веретенников по какой-то странной прихоти пьяного сознания ни на минуту не забывал о том обещании, которое дал Люде Матвеевой. Более того, в его болезненно возбужденном мозгу это обещание, необходимость явиться в пятницу на заседание клуба поборников трезвости постепенно становились навязчивой идеей. Он твердил об этом непрестанно, демонстрируя, как казалось ему, перед всеми свою обязательность, свою способность даже в пьяном виде быть верным слову, не забывать о деле. Разумеется, он уже не помнил, о чем конкретно рассказывала ему Матвеева, но ощущение опасности, якобы нависшей над Устиновым, которую он, Веретенников, мог и должен был предотвратить, прочно запечатлелось в его сознании. Так что всех, кто оказывался в эти дни рядом с ним, он просил непременно напомнить ему, что в пятницу… и так далее, и тому подобное… Кончилось все это тем, что к Дому культуры на заседание клуба, с немалым, правда, опозданием, его доставила на такси крепко подгулявшая компания. Всю дорогу приятели Веретенникова, среди которых был и Юрка Мыльников, покатывались от хохота при одной мысли, что будет с поборниками трезвости, когда они поймут, какую мину под их клуб подложил сегодня их сотоварищ и коллега. «А ты не теряйся, Леня, — острили они, — ты расскажи им, что с алкоголем нужно бороться путем его уничтожения. В чем ты и достиг небывалых успехов». И Веретенников улыбался в ответ глуповатой, пьяно расползавшейся по лицу улыбкой — ему и самому вся эта история казалась сейчас необычайно забавной. Пили они почти всю ночь, со вчерашнего вечера, да и днем еще добавили хорошенько. Так что ни выспаться, ни привести себя в сколько-нибудь божеский вид Веретенников уже не успел. Да он как-то и не думал об этом. Им владела лишь одна навязчивая мысль — явиться на заседание. Хоть живым, хоть мертвым, а явиться.

И только сочувственный возглас вахтерши: «Ты бы, милый, хоть причесался! А то нынче у нас комиссия», — заставил его на минуту задержаться у зеркала. На него глянул худой, небольшого роста старик с изможденным лицом. Глаза у него были воспалены и слезились, редкие волосы спутаны, седая щетина отчетливо выступила на щеках и подбородке. Однако ничто уже не могло остановить Веретенникова. Наоборот. Слова вахтерши о какой-то комиссии только подогрели его решимость. Он лишь торопливо, помусолив ладонь, пригладил волосы и неуверенной, шатающейся походкой двинулся вверх по лестнице. В таком виде он и предстал перед Устиновым.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ ЩЕТИНИН