Некоторые из этих заимствований-переводов проникли в чукотский язык еще до революции. Другие — большинство — появились теперь, но система перевода одинакова.
Чукотский счет ведется по пальцам. Считать, trьlgьrkьn — «пальчить». Вместо того чтобы спросить: сколько? спрашивают: сколько пальцев? Система счета двадцатиричная, что соединяет чукотский язык с языками американских народностей, многие из которых имеют такую же систему счета.
У чукоч пять — mьtlьŋen, сокращенно из mьnьtlьŋen — рука; mьngьtken — десять, буквально — двое-ручный; двадцать — qlikkin — человеческий или просто человек; сто — mыtlыnqlekken, буквально — рука людей; двести — mыngыqlekken, буквально — двоеручие людей; четыреста — qlikqlikkin, человечина людей. Всякое число выше этого считалось до последнего времени gыjew-tegыn — за пределами познания. Счет в букваре представлен рисунками, изображающими крошечных оленей в стиле эскимосского рисунка.
Это введено для противопоставления чукотскому понятию, что оленей вообще считать грешно: олений хозяин обидится. Впрочем, бедный оленевод всегда знает, сколько у него оленей; только богачи с многотысячными стадами действительно не ведут точного счета оленям. Счет оленей в букваре сопровождается вопросами: сколько у тебя телят, сколько важенок, сколько быков-производителей и сколько всего оленей, опять-таки с целью противопоставления вышеуказанному суеверию, созданному богатыми оленеводами.
Радио по-чукотски — «громкоговорилка», так же как и у нас. Кино — «мелькающие тени». Аэроплан — «железная леталка», автомобиль — «сани на колесах», точнее говоря — «сани на катках», так как чукчи колес не знают, а знают катки, подкладываемые при перекатывании тяжестей.
Но другие слова и прежде, и теперь входили в язык, как были, почти без изменения. Соль есть чоль, сахар — чахар. В особенности новые слова, относящиеся к социальной организации, остаются неизмененными. Артель есть артель, пионер — пионер, комсомол — комсомол, тузсовет — тузсовет, и многое другое.
Другие слова, напротив, перешли в такой сомнительной переделке, что с ними приходится бороться и выкидывать вон, заменяя новыми.
Учитель широко улыбается. Он проверяет именно такие незаконные слова.
— Пишите «Первое мая», — диктует он. Ульгувгий пишет по-русски, правда, с ошибками, обычными для северных туземцев: «Первы май» и внизу проставляет по-чукотски: qregme (кречме).
— Опять эта американская штука, — смеется Федак. Это слово есть переделка английского Christmas — рождество, заимствованного у китоловов. Английское Christmas буквально означает «Христова обедня». Чукчи восприняли это имя просто как праздник и в наивности своей применили его к советскому празднику.
— Нет, уж не надо, пусть будет, как было по-русски: Perwыj maj.
— Ну, теперь давайте сочинять слова, — предлагает учитель.
Лица учеников оживляются. Эта работа веселая, она происходит в различных местах, в Ленинграде, в Хабаровске и на всем побережье Берингова моря, во всех тех пунктах, откуда новая культура проникает в тысячелетнюю толщу чукотской первобытности. И в различных местах она происходит, хотя и независимо, но с полным единодушием и с удивительными совпадениями.
— Голосовать, — назначает учитель.
Ученики составляют трехэтажное слово, которое обозначает буквально: «заставлять руки поднимать вверх». Это чукотское слово, в сущности, точнее нашего, потому что «голосовали» голосами когда-то на шумном вече или на крикливом сельском сходе. Теперь, как известно, голосуют поднятием рук.
— Завод, — называет учитель.
Ученики составляют чукотское слово, вышло буквально: «место обработки железа».
— Фабрика.
Ученики составляют по-чукотски. Вышло буквально: «место выделки ткани».
— Теперь «социальные» слова: «бедняк».
Ученики отвечают:
— Ngoçыn.
Слово «бедняк» есть на всех языках мира.
— Трудящийся.
Ученики отвечают:
— Migçitlen
— Теперь: пролетарии.
Ученики составляют буквально: «бедные трудящиеся».
— Буржуазия.
— Ученики отвечают:
— Gajmыcыlыn.
В буквальном смысле это — люди, богатые товарами.
Товары вообще назначены для обмена, для торговли. Этот термин у чукч вызывает определенное классовое настроение и представляет наиболее возможное приближение к нашему классовому термину «буржуазия».
Впрочем, это не перевод, а скорее объяснение. В книжный обиход, в практику возникающей литературной речи вводятся слова в международной форме: proletarij, burzuazija.
— Ну, теперь читайте, — предлагает учитель. Ученики откладывают учебные тетрадки и достают другие, бережно завернутые в газетную бумагу. Эти тетрадки опрятны и чисты, их заголовки украшены виньетками, выведенными с большим искусством остро отточенными карандашами, черными и цветными.