Восьмая муза

Орлов взобрался на козлы рядом с кучером и оглянулся на оцепеневшую в карете царицу.

— Ну, матушка, с богом! Гляди, денек будет жаркий!

Кучер дернул было поводья, но Орлов, выхватив у него кнут, яростно ожег лошадей.

Он хлестал их, когда карета отъехала от Петергофа, он хлестал их по взмокшим бокам, когда колеса покатили по ровной песчаной дороге, идущей к Петербургу, он хлестал их, когда, хрипя, они уже сбавляли бег.

Страх схватил Орлова за горло, когда он почувствовал, что кони сдают. lie иначе, опоил их конюх: влил в брюхо каждому по бочке, петровский выкормыш, вонючая требуха, прусский шпион.

— Просмотрел, каналья, шипел Орлов. — Испортили копей.

Помилуйте, ваше превосходительство, — оправдывался кучер, — как можно. По закону давали, положенное…

— По закону! Вот повешу тебя за ноги… по закону.

Шепотом изливал Орлов проклятия на голову кучера. Но громче сказать боялся, на царицу не оглядывался, Знал: станут кони, погибло дело. В поле Петр придавит, как блох на ладони. Одна надежда, что спит пьяница. Но ведь холопы его не спят, заарканят и потянут на дыбу.

И кони стали. Правый вдруг споткнулся, передние ноги его подогнулись, и он рухнул на колени.

Орлов спрыгнул с козел, злобно сжимая рукоять плети. Конь хрипел, с ужасом отворачивал морду от подходившего человека.

— Не надо, — раздался за спиной голос Екатерины. — Не бей.

— Жалостливая ты, матушка, — отвечал Орлов. — А добреньких как траву выкашивают. Ну что ж, птичек слушать будем.

И он бросил мокрую плеть на песок.

Кротко алело на востоке. Тихо шелестели сосны. Кукушка гулко бросала по лесу стоны, отсчитывая, кому сколько жить осталось.

— Вот так поселиться бы в лесу, в простой избушке, — произнесла Екатерина. — Цветы собирать, пчел разводить.

Орлов скривился.

— А я в конуре жить буду, лаять, сад охранять.

Екатерина засмеялась.

— Нет, ты будешь главным садовником.

— Из пса садовника не получится, — пробормотал Орлов.

— Ты, кажется, мне грубишь? — Она выпрямилась надменно.

— Тебе — никогда, — умильно произнес Орлов и захлопотал у лошадей.

В этот момент на дороге со стороны Петербурга показалась одноколка. Бойко бежала лошадка, в легкой коляске сидели двое. Вмиг зарей засияло в душе Алексея.

— Григорий! Господи, матушка, глянь, Григорий!

Екатерина счастливо улыбалась.

Одноколка поравнялась с каретой и остановилась. На землю сошел Григорий Орлов, преображенский офицер, давний любимец Екатерины. Не глядя на брата, торжественно неся себя, он сделал несколько шагов к царице и поклонился. Безмолвная, бледная Екатерина протянула ему руку.

Они прошли, как в танце, по скрипящему под ногами песку к лошадке, которая весело и одобрительно встряхивала головой. И Алексей, следя за их застывшими улыбками, за тем, как напряженно-сдержанно, с сознанием исторической минуты, выступал брат, подходя к покривившейся колясочке, отер лоб рукавом и подумал ликующе: «Быть Гришке царем».

На передке разместился Алексей, а Григорий с Екатериной сзади. Лошадка рванула сама, без понукания. И Екатерина, жарко стиснув Григорию руку, влепила поцелуй в запылавшую щеку спасителя.

А на дороге у брошенной кареты в растерянности стояли люди из свиты.

Николаша маялся: ноги затекли. Уж пора бы часового сменить, но, видно, маленький капрал тянет со сменой, решил помучить.

Гренадер у будки проснулся и озирался по сторонам. Его тоже никто не сменял.

Баловни гренадеры: па парадах впереди всех, а лямку солдатскую не хотят тянуть. Вот и этот богач Ляхницкий в фаворе: сколько раз нарушал устав, а полковник Разумовский, малороссийский гетман, все прикрывал его проступки.

Ляхницкий раздраженно потоптался и вдруг шагнул от будки. Новиков ахнул: так и есть, уйдет не спросясь.

Ляхницкий сделал еще шаг и остановился всматриваясь, Новиков проследил за его взглядом.

К казармам приближалась коляска. На облучке сидел и помахивал плетью бывалый преображенец, забияка и драчун Алексей Орлов.

Еще на ходу из коляски соскочил его брат Григорий.

Отчаянно гремя по дощатому настилу, с остановившимися глазами, он промчался по мосту, затряс над головой обеими руками и закричал:

— Встречайте, государыня едет! Тревога!

Гренадер Ляхницкий кинулся к караульной. Новиков замер на посту. Барабанщик забил тревогу. Из казарм повалили солдаты, офицеры. Ударила пушка, салютуя.

Григорий Орлов вернулся к коляске и теперь вступал на мост, держа за руку женщину в черном. Новиков похолодел, вглядываясь в посеревшее, усталое лицо царицы, о которой столько слышал. Бедная, сколько она вытерпела от придурка мужа! Екатерина улыбалась измученно и кивала, произнося еле слышно: «Здравствуйте, ребятушки!» Ласково кивнула она Николаше. Солдат сжал до боли ружье, сердце прыгнуло в груди: прикажет — умру.

Со двора хлынула толпа гвардейцев, и Григорий Ор-. лов поднимал руку, расчищая проход. Николаша оставил пост, бросился за всеми.

«Ура!», «Да здравствует матушка Екатерина!» — ревели гвардейцы и протискивались поближе. Маленький капрал мрачно стоял в стороне, обнимая ружье.