Восьмое делопроизводство

— Так точно, — по-военному ответил отставной бомбардир. — Дай бог памяти… Это было первого января прошлого года. Я только-только справил ландо. Взял у земляка, Ваньки Кашеварова. Он пьяница и лодырь. Мы и сговорились. С него патент, бляха и экипаж, а с меня — работа. Шесть рублей с полтиной я ему отдавал ежедневно, он был доволен. Потом, собака, начал цену повышать и довел до девяти целковых. Но уж очень меня все устраивало: и лошадки, и ландо. Так начал я разбойничать. И первый был студент.

Зверяка вздохнул и мечтательно зажмурился. Лыкова передернуло, но он сдержался.

— Взял я его на Василии, на Третьей линии. Попросил он, значит, покатать, а опосля доставить в Ферзин переулок. Там, в Строгановском саду я его и…

— Как именно?

— Кулак у меня будто гиря. Почти как ваш. Дал раза… Потом задушил. Темно было в саду, никто не мешался. Шинель я оставил на ём, взял кошелек полулайковый, глухие часы, еще какую-то мелочишку. А самого отвез в Полюстрово и закопал.

— В снег?

— Зачем в снег? — обиделся убийца. — Вы бы по весне его нашли. Нет, я лопату с ломом завсегда при себе имел. Землю долбил, долбил…

— Ясно. А следующий когда был?

— Ну уж дудки, ваше высокородие! — заявил тут арестант. — По одному в день. Что ж это я буду сам себе срок жизни сокращать?

Лыков всмотрелся в него и понял, что придется согласиться.

— Хорошо. Поехали, покажешь, где студента зарыл.

— Это можно.

Полицейские прихватили врача и поехали на двух экипажах в Полюстрово. Зверяка отвел их в перелесок и ткнул под елку со сломанной верхушкой.

— Тут.

— Давай сам копай.

Они действительно разрыли полуразложившийся труп в серой шинели с синими петлицами. Зрелище было тяжелое. Жертву увезли в полицейский морг, а злодея вернули в камеру.

К вечеру личность погибшего была установлена. Мать юноши рыдала и проклинала убийцу, а потом упала в обморок.

В жизни статского советника началась тяжелая полоса. Утром он приносил кульки и ждал в коридоре, пока бандит угостится. Покупки сыщик делал за свой счет. Проститутку приводили полицейские Казанской части, все участки по очереди. Девкам никогда не называли имя клиента и велели держать рот на замке.

По окончании ритуала Алексей Николаевич брал карандаш и записывал обстоятельства гибели очередной жертвы. Потом они ехали к могиле и раскапывали ее. Зверяка проявил смекалку. Он никогда не клал убитых им людей рядом друг с другом. Только если казнил парочку, таких он зарывал в одну яму. Жуткие находки ждали сыщиков в укромных местах столичных пригородов: Нарвское шоссе, Автово, Гражданка, Пискарево, Колтуши, Шушары, Коломяги, Ручьи, Лахта… Полтора года кружило по окрестностям столицы страшное ландо. Колесница смерти с упырем на козлах… Сыщик много негодяев отправил на тот свет во внесудебном порядке. Но подобного ужаса никогда прежде не встречал и теперь пытался не сойти с ума.

На одиннадцатой жертве Зверяка ошибся: сказал, что задушил женщину, а в могиле оказался труп мужчины. Убийца расстроился и долго винился перед Лыковым.

— Коли так, показывай еще одного, — велел статский советник, и Зверяка показал.

Алексей Николаевич похудел, плохо спал по ночам и сделался раздражительным. Дознание по «Альфе» он поручил Азвестопуло, делопроизводство вел Скрыдло. Странные разговоры с чудовищем отнимали у сыщика все душевные силы. Агап и сам считал себя выродком, ждал смертной казни как заслуженного наказания и корил сыщика:

— Что же вы как плохо меня ловили? Поймали бы раньше, люди бы живые остались. Да и как мне было удержаться, ежли у меня такое фамилие…

Или заявлял:

— Не должна земля такого носить. Почему под ногами не прогибалась? Куда ваш бог смотрел?

Немного утешали статского советника родственники найденных им жертв. Два человека сочли нужным поблагодарить. Отпели одна мать сына, вторая — дочь. Похоронили, как полагается, теперь хотя бы есть куда ходить… Он слушал их и смирялся: не зря такие испытания.

Отставной бомбардир честно открыл свои тайны. Восемнадцать человек обрели покой. Все когда-нибудь приходит к концу, завершилась и эта тягостная история. Последнего гуляку нелюдь убил в ночь ареста. Когда раскопали его могилу, в лице убийцы что-то потухло. Он вяло и неохотно говорил, потом вообще замолчал.

Ночью Агап оторвал лоскут от тюфяка и повесился в камере на оконной решетке.

Глава 11 Дело, раскрытое мимоходом

Столыпин выслушал доклад Лыкова молча, с явным неудовольствием. Затем обратился к сидящим сбоку Курлову и Зуеву:

— А мне все говорят, что лучше Филиппова никого нет. И гляди-ка: у него в городе маниак, людей душит десятками, а сыскная полиция не в курсе дела. Это как понимать?

Алексей Николаевич немедленно заступился за коллегу: