Восьмое делопроизводство

Алексей Николаевич внимательно рассматривал подозреваемого. То, что он не может свернуть голову курице, ни о чем не говорило. Это в трезвом виде так. Сыщик видел множество подобных личностей, жалких, ничтожных, вовсе не опасных на вид. И тем не менее они убивали. Спьяну резали ножом, рубили топором, а потом удивлялись содеянному. Но в Цукасове было нечто, вызывающее сочувствие. Тут еще Драчевский наседает… Филиппов не тот человек, который, чтобы угодить начальству, посадит невиновного. Но даже ему проще объявить крючочника убийцей и сдать следователю. Вот орудие, вот объяснение поступку: ведро водки вперемешку с пивом. Таких историй миллион.

И Лыков решил вмешаться, хотя ему тоже было проще пустить все на самотек.

— Вызовите сюда хозяина артели, — попросил он Мищука.

— Зачем?

— А увидите.

Пришел высокий пузатый дядька, хмурый и настороженный.

— Иван Петров Заостровский?

— Я.

— Мы знаем, что ты маклак, скупаешь краденое и потакаешь ворам.

Артельщик глазом не моргнул, слушал напряженно, разминая картуз в руках. Алексей Николаевич продолжил:

— У полиции давно на тебя зуб. Но ты можешь сам себе помочь. Если твой работник действительно убил библиотекаря Николаевской академии, дело плохо: и ему, и тебе выйдет боком. А если не он? Если Цукасов в самом деле не убивал?

— Он хоть и дурак, и пьяница, но Христа чтит, — заявил артельщик.

— Вот как? Тогда надо найти того, кто убил. Он ведь и тебя подставил, понимаешь?

— А как же. Найти Ванькина собутыльника, значит? — уточнил Заостровский, облизывая потрескавшиеся губы. — Вот негодный какой человек: решил меня под высылку подвести… А я его сыщу, сыщу!

— Знаешь того собутыльника? — оживился Филиппов.

— Видел. В пивной. И запомнил. Наружность у него больно приметная: брови черные, а усы седые. И здесь (артельщик ткнул себя пальцем в левую скулу) следы бывшего кожного страдания.

Тут уже насторожился Лыков. Что-то знакомое…

— В какой пивной ты видел его?

— На углу с Раменской.

— И так хорошо успел его рассмотреть? А ты не врешь?

— Правду говорю, истинный крест. Я ведь тоже там застрял, пропустил полдюжинки. И прошел мимо них, когда домой собрался. Ванька наш тогда уже сильно херый был, лыка не вязал. А тот с черными бровями ему все подливал. Я еще подумал: завтра паря не выйдет, в запой нырнет.

— Крючок при них имелся?

— Ага, в углу стоял.

— Ты вот что, Иван Петрович, — доверительно заговорил Лыков. — Ты походи по тем местам. Людей поспрошай. Может, кто что важное про жоха скажет. Знает его имя или где искать. Если хочешь, возьми с собой сыскного надзирателя.

— Я лучше сам, — твердо ответил артельщик. — Разрешите выполнять, ваше…

Он запнулся, и Мищук ему подсказал:

— …высокородие.

— Сроку сорок восемь часов, а то Драчевский осерчает, — приплел для солидности Лыков.

— Будет сделано!

Заостровский удалился. Филиппов недоверчиво спросил у гостя:

— Вы думаете, он что-то может разузнать? В Петербурге проживает два миллиона человек.

— Конечно, может, Владимир Гаврилович. Наш тряпичник построит своих воров в шеренгу. Даст им задание. Те обойдут другие хевры, потолкуют. Надо-де хозяина спасти, не знаете ли вы такого жоха? Вторые воры спросят у третьих, третьи у четвертых, и так далее. Мне ли вам объяснять, какая у «красных»[52] смычка?

— Ну поглядим. Впервые вижу, чтобы блатные полиции помогали…

Лыков оказался прав. К вечеру следующего дня Заостровский пришел на Офицерскую и сказал:

— Таки есть кое-что.

Мищук взялся за перо.

— Я поручил Марье Ивановне…

Чиновник для поручений пояснил Лыкову:

— Это кличка маза карманников Алексея Бедняка.

Артельщик продолжил:

— Тот обязал Жоржика, Маруську Толстую и Ваську Сатану…

— Шайка воров с Разъезжей, — вставил Мищук и прикрикнул на Заостровского: — Давай уже к делу!

— Слушаюсь. Они и нашли. Есть такой… Зовут его по паспорту Иосиф Панфилов. Мещанин города Нахичевань-на-Дону. Прописан в Лейхтенбергской улице, в доме нумер два. И при этом — мутный!

— В каком смысле?

— А чем себя содержит, непонятно.

— Таких половина города! Вот взять хотя бы тебя.

Артельщик неодобрительно посмотрел на чиновника для поручений:

— Таких, да не таких. Панфилов фартовый, а мы его еле-еле нашли. Все почему? Мутный. Вон их высокородие уж поняли меня.

Лыков подсел к доносителю поближе:

— Он ведь приезжий? Из Москвы?

— Да.

— Спасибо, Иван Петрович. Вины твои с тебя сняты, можешь пока маклакствовать дальше. Только не увлекайся.

Заостровский ушел. Алексей Николаевич принялся насвистывать какую-то мелодию. Мищук заинтригованно смотрел на него и ждал. Потом спросил:

— Вы знаете этого чернобрового?

— Похож на одного…

— Будем брать?

— Ага.

В час ночи сыскные явились на Лейхтенбергскую улицу, растолкали жильца и велели быстро одеваться. Тот спросонья начал было скандалить, но ему посоветовали заткнуться. Вскоре дядя уже сидел перед Филипповым и давал первые показания. Лыков расположился напротив и рассматривал содержимое карманов задержанного. Он осторожно брал предметы двумя пальцами, крутил их, а потом складывал в газету.

— Вы чего, Алексей Николаевич? — недоуменно спросил начальник СПСП.