Восьмой ангел

Вот тебе и сказки про падающую звезду. Старый лесник суетливо полез в карман за рацией.

VI. Эпилог

Пристанище

Игриво искрящаяся поземка была единственным новогодним украшением маленького городка. Иллюминация, развешанная хаотично, на вкус местных гениев жилищно-коммунального хозяйства, настроения праздника не создавала. Она зияла потухшими лампочками, словно выбитыми зубами, и скалилась дырами редким прохожим, спешащим до звона курантов добраться до накрытых столов.

Заколоченные окна здравниц, осиротевшие танцполы и шумные рестораны, они так жаждали праздника, но мертвый сезон укрыл их своей беспощадной голодной лапой. Курорт всесоюзного значения заслуженно отдыхал в ожидании следующего лета.

Машина скорой помощи, побитая и разболтанная, образца и оснащения «столько не живут», с характерным скрипом бывалого гоночного мобиля затормозила возле минимаркета. Распахнулась передняя дверь и пассажир, занимавший место рядом с водителем, молодой парень, усато-бородатый для солидности, легко соскочил с высокого сиденья. Пружинистой походкой он направился к огоньку магазина. Фонендоскоп на шее подпрыгивал в унисон уверенным шагам врача скорой.

Максгорович! Про сладкое не забудьте! – донеслось в след от симпатичного в рыжих канапушках девичьего личика, высунувшегося в форточку неотложки фельдшера.

Не забудет, Маняш. Он сам до сладкого охоч. Сейчас вот с шампусиком Новый век и встретим! – пожилой водила потянулся в предвкушении праздника. Пусть на ходу, на дежурстве, но негоже праздник не отметить. Тем более, не только очередной год, новое тысячелетие мир встречает.

Неожиданно затрещал динамик рации:

Шестнадцатая, шестнадцатая! Вы где? Роды в заповеднике, возле Учан-Су.

Водитель, чертыхаясь что-то про сумасшедших баб, взял динамик:

Мы возле Горсовета. С сердечного на Либкнехта едем. Остановились куранты послушать. Совесть поимей, пока мы до Верхней допиликаем, сердешная небось давно мамашкой станет. А двадцатый где? На всю Ялту мы, что, одна дежурная бригада?

Ты, Рамзан, не возникай, дома на Фатиму свою выступать будешь. Если вас ищу – значит, вы ближе всех. И отдай микрофон Максиму Егоровичу.

Тьфу, баба ты бестолковая, ну выскочил человек на секунду, сейчас кликну.

Ты не кликай, татарин старый, а машину заводи, и прямиком по вызову. Там схватки уже каждую пятнашку, вот-вот рожать начнет. А доктор пусть свяжется по поводу анамнеза. Женщину-то на дороге нашли, говорят, с гор спустилась, хотя и одета, как столичная краля. А по мне, небось, хахаль решил избавиться! – на этой интригующей ноте диспетчер отключилась, а Рамзан принялся заводить свою старенькую «03», уже слегка подостывшую на декабрьском холоде.

Дверца хлопнула, и рядом с Рамзаном приземлился возвратившийся из минимаркета врач.

Вызов? – весело поинтересовался он, одновременно передавая бутылки с закуской в салон, где, накрывая на стол, хозяйничала Мария. – Уже кто-то самогончиком траванулся? Или до застольных разборок уже дошло?

Рожать одной приспичило. На водопаде. Сначала в горы лезут, а потом людям нормальным праздник отметить не дают.

Не ворчи, Рамзан, крестника сейчас примем!

А я вот читала, что это искра божья в миллениум родится, встряла Маняша.

За какие грехи эту несчастную вообще на Учан-Су занесло?

Или занесли, задумчиво протянул рассудительный двадцати девяти земных лет отроду доктор Максим Егорович.

Резкий луч света в темноте вывел Кристину ненадолго из забытья. Автомобиль. Дальний свет. От колес идет пар. Какие-то люди трогают ее. Не смейте! Она слабо сопротивляется и отключается. Снова летит в бездну. Там она парит легко, уверенно, но крылья перестают ее слушаться, тело пронзает боль, с крыльев осыпаются перья, вот от них остается один скелет и она летит, летит вниз…

Сознание Кристины снова выныривает в этот мир. Тусклые лампы дневного света. Загадочная косо прибитая табличка «Приемный покой». Покой это хорошо. Господи, как же ей хочется этого покоя. Дайте мне покоя!!! Но нет, опять боль. Что же это? Душа, тело, все слилось в один комок ужаса. Нет, не трогайте меня. Больно, больно, больно…

Узкий коридор, длинный как туннель, и опять свет, бесконечный холодный грязный. Горький своей безысходностью он не дает обещанного покоя. Обманули, опять обманули. Люди же, что ты хотела.

Яркая вспышка сверху – восемь голубых лун, хирургических софитов. Перезвон металлических инструментов. Писк электронной аппаратуры.

Люди в масках. Медикусы. Нет, врачи. Срединные. Лица без лиц, одни глаза. Чужие. Не злые, и не добрые. Равнодушные. Некоторые чуть пьяные. Что они хотят с ней сделать? Ей уже никто не поможет. Никогда. Она уходит в вечность, в бездну…

Крик ребенка. Такой несчастный, обиженный и такой родной. И счастливый перезвон мелодичных колокольчиков в голове: «Здравствуй, мама! Мы дома. А папа… Он налетается и тоже домой вернется…».