— Можно мне? — Будько оперся руками о стол. — Не вопрос, скорее реплика. Любой из вас знает меня не один год, и поэтому прошу поверить на слово: работать с таким горе-руководителем — мука, сплошная мука! Зазнайство, нежелание считаться с чужим мнением, поклеп — вот стиль деятельности Радина. Он увидел в цехе особый микроклимат, я имею в виду первую бригаду Дербенева. Дорогой товарищ, мы много раз бросали Дербенева на самые трудные участки, и всюду он был первым.
— За чужой счет!
— Вот видите! — Будько словно ждал этой реплики. — Попробуйте с ним поговорить. Радин предлагает нам нервотрепку, скачок за счет работы на износ. Кажется, и так себя не жалеем.
— Особенно вы…
— Где ваша выдержка, Радин? — поспешил на выручку Шарапов, видя, что Будько потерял нить выступления. — У вас все?
— Да… И еще. Что касается выступления нашего майора, — кивнул в сторону Кузьмы Федотовича, — то он поступает некрасиво. Все знают: учится в школе мастеров, хочет старшим стать. Что ж, коль понадобится, найдем ему место. Не обязательно метить на дербеневское…
Кузьма Федотович только головой покачал.
— Кто еще желает выступить?
— Пусть Радин расскажет, — подал голос оператор Богданов.
Направляясь на заседание партийного комитета, Радин мысленно выстроил тезисы своего выступления. Он начнет с того, что новый комплекс — необъезженная лошадка, она способна помчать, не разбирая дороги. С обычной меркой к ней подходить нельзя, сбросит наземь, растопчет. Затем он выскажет мнение о Будько, расскажет об искусственном раздроблении коллектива, развенчает дутых героев. Сейчас понял: факты — упрямая вещь, а они против него…
— Я не могу сегодня ничего возразить, — подчеркнуто равнодушно сказал Радин, глядя поверх голов в окно, — только знаю: поступал по совести, думая о цехе, о пользе. И я не принимал сумасбродных решений.
— Не слишком ли много «я», товарищ Радин? — благообразно, почти дружески улыбнулся Винюков. — Надеюсь, вы не станете утверждать, что приехали на пустырь, что до вас в Старососненске по улицам, извините, гуляли медведи?
— Конечно, нет. Однако замечу, что…
— Я не закончил мысль. Что сделано лично вами для внедрения новой техники и передовой технологии?
— Однажды вы, товарищ директор, напомнили мне изречение о том, что все истинно великое совершается медленным, незаметным ростом. Сегодня вы требуете совершенно другое. Хотя… задумано и начато многое. В частности, реконструкция всего цеха, переход на утяжеленные плавки, частичное дожигание газа в утилизаторах, достигнута рекордная стойкость футеровки.
— Вы имеете в виду поиск старшего конверторщика Калниекса и бригадира Владыкина? — вкрадчиво заметил Шарапов.
— Выходит, я примазываюсь к их предложению? Пусть так, лишь бы на пользу цеху. Согласитесь: утром посадив дерево, к обеду тени не дождешься.
— Товарищи, это не совсем так, — встал Владыкин, от волнения лицо его пошло красными пятнами. — Радин, можно сказать, разбудил нас, помог во многом. Ему мы обязаны тем, что…
— Иллюзорные у вас, товарищ Радин, факты, — директор повернулся к Владыкину. — А вам делает честь выступление. Если бы каждый так защищал свое руководство!..
Взгляд Радина застыл. К черту все! Не помогут здесь ни аутогенная тренировка, система хатха-йога, ни власть абсолюта, ни состояние саморасслабления. Хорош! Он перегорел. Даже в металле, в конце концов, наступает так называемое усталостное разрушение.
— Чего с ним чикаться! — опять подал голос из угла оператор Богданов. — Влепить строгача, нехай подумает на досуге, как нужно людьми руководить!
— Полностью согласен с товарищем Богдановым! — поспешно сказал Будько.
— А я решительно возражаю! — резко поднялся, так, что упал стул, Кузьма Федотович. — Факты — вещь упрямая, но все зависит от того, с какой стороны на них посмотреть.
— Поддерживаю Кузьму Федотовича! — Секретарь комитета комсомола поправил очки. — К чему такая спешка? Мы знаем мнение товарища Дорохина. Я был у него в больнице, и Николай Васильевич голосовал бы против…
— Что ж, давайте голосовать! — прервал Шарапов. — Кто за предложение товарища Богданова?.. Раз, два, три, четыре, пять. Кто против? Пятеро… Как быть?
Заседание решили отложить до выздоровления секретаря парткома…
Опустошенный, раздавленный, противный самому себе, вышел Радин из здания заводоуправления.
Куда идти? Домой? Зачем? В тишине и одиночестве сожалеть о случившемся, заново переживать? Обидно до слез. Отхлестали за все хорошее…
— Анатолий Тимофеевич, я здесь! — шофер вынырнул из-за колоннады. — Газету покупал. Поехали?
— Да-да.
Одна маленькая удача — машина рядом. Против обыкновения Радин забрался на заднее сиденье.
— В цех?
— Домой.
Шофер покосился на зеркальце. Первый раз «хозяин» едет в гостиницу в дневное время…
Возле гостиницы Радин попросил остановить машину, пожал шоферу руку, отпустил домой.