Восьмой поверенный

— Дорогой друг… Все это происходит ужасно быстро, все идет, как… Как в каком-нибудь игровом автомате. Не знаю, видел ли ты игровые автоматы, может быть, видел на Вториче… Но сейчас ты уже точно знаешь, почему все должно было произойти именно так: так быстро, так неожиданно и так ужасно грустно для всех нас, кто тебя любит. Я уверен, что каждый из нас, тех, кто присутствует здесь, а также кто-то, кого сейчас нет с нами, задолжал тебе как минимум одно доброе слово, и нам, каждому из нас, ужасно жаль, что мы не сказали его тебе, пока еще было время. Знай мы, что должно произойти, все мы сказали бы тебе эти добрые слова, каждый свое, еще вчера… И тогда твой последний день был бы лучшим днем в твоей жизни, день, который… Который ты так сильно ждал и который ты заслужил больше всех нас, оставшихся здесь… Дорогой друг, я бы сейчас с удовольствием прочитал тебе то твое стихотворение, которое ты мне показал, но у меня нет его с собой, я помню только, что оно называется «Молитва» и что я посчитал его прекрасным. Пускай же хотя бы это единственное слово, это название, «Молитва», будет моим последним посланием тебе от всех нас. Наша молитва, чтобы ты простил нам всю грубость и непристойность, а также твоя молитва за этот особенный остров и всех нас на нем. Спасибо тебе за то, что ты был с нами. И спасибо тебе за то, что ты был моим другом.

* * *

— Буон ютуор, а гдей Тонино? — спросил их Брклячич, проходя мимо, вниз по дорожке к морю. Этот вопрос вогнал в ступор Синишу и Зехру. Наконец она выдала первое, что пришло ей в голову:

— Пошел по какому-т делу, щас придет…

Но смотритель маяка их уже не слышал. Он стоял внизу на отполированном камне и тихо прочищал горло, готовясь приветствовать первые лучи солнца.

— Черт, ему-то мы не сказали. Как мы ему скажем? — устало прошептал Синиша, обращаясь к Зехре и к себе самому.

— Я хочу отсюд, — тупо ответила она, в пятидесятый раз за ночь.

«Ке бела ко-о-о-за-а-а!..» — завыл снизу Брклячич. В эту же секунду из воды наполовину высунулась только одна медведица, положила ему под ноги рыбу и, сильно оттолкнувшись, тут же нырнула обратно в море. Он напрасно продолжал благодарить и декламировать стихи: больше она не выглядывала.

— Пиеламида… — отрекомендовал он рыбу, в задумчивости поднимаясь и проходя мимо них в обратном направлении. — Туолько одноа, ни втоурой! Цьто-то не тоак, коак должнуо быть…

— Ты иди домой, выспись, — сказал Синиша Зехре, а сам пошел вслед за Брклячичем.

Спустя полчаса он сидел один на кухне смотрителя маяка и тупо глядел на глаз лежавшей на столе рыбины. Пару минут назад Брклячич отрывисто попросил извинить его на секунду и ушел в соседнюю комнату, закрыв за собой дверь на ключ. Было слышно, как он внутри что-то бормочет и, не останавливаясь, ходит по кругу. Через пятнадцать минут Синиша встал и постучался:

— Господин Брклячич, мне нужно идти в деревню. С вами все в порядке? Скажите, если вам что-то требуется — я закажу на пятницу.

Шаги приблизились, Брклячич повернул ключ и широко открыл дверь большой пустой комнаты.

— Господи боже! — прошептал поверенный. Стены комнаты почти до потолка были мелко исписаны уравнениями и примерами. Из мебели в ней были только лежанка в углу и стул рядом с ней. А пол… Пол густо покрывали тонкие правильные ряды белой фасоли. То здесь, то там, казалось, без всякой логики, каждый ряд прерывался пустым местом или фасолиной другого цвета. Вдоль стен Брклячич оставил дорожки шириной около полуметра, а центр комнаты был полностью покрыт фасолью.

— Какая у вас была последняя оценка по математике? — спросил он поверенного, глядя в пол.

— Тройка, и то с натягом… Еще в старшей школе. Я не особо…