Читаем Воспоминания полностью

Нет, мое положение совсем не казалось мне странным, пусть даже потому, что всего за неделю до того в Миннеаполисе я получил письмо от управляющего местным рестораном, который уверял, что он будет крайне рад угостить меня «настоящим кошерным ужином».

– И потом, – добавил я, – разве не естественно, что я, представитель прежде самого антисемитского режима в мире, встретился с вами, джентльмены, и спрашиваю вас, как обстоят дела в Соединенных Штатах?

– Вы, наверное, шутите! – воскликнул мой сосед справа, известный бруклинский раввин. – Уж не пытаетесь ли вы сравнить систематическое преследование наших соплеменников в Российской империи с полной свободой и равенством, какими мы пользуемся в Соединенных Штатах?

– Свобода и равенство! – медленно повторил я, гадая, почему такой умный человек, как мой собеседник, предпочитает не замечать происходящего. – Признайтесь, доктор, вы когда-нибудь слышали о том, чтобы домовладелец в недоброй памяти Российской империи отказывался сдать квартиру иудею?

– То, о чем вы говорите, происходит лишь в богатых, снобистских кварталах Манхэттена, – ответил мой сосед, слегка покраснев. – Не стоит обвинять весь народ из-за высокомерия и глупости отдельных.

– Конечно, нельзя, – ответил я, – я и не собираюсь. А что творится в так называемых «привилегированных» учебных заведениях – в Гарварде, Принстоне, Йеле и многих других, и на Восточном, и на Тихоокеанском побережье? Или вы будете утверждать, что молодые представители вашего народа могут поступить в эти колледжи на равной основе с неевреями? Что происходит в лучших закрытых клубах? Или вы будете убеждать меня, что ваши соплеменники свободно могут стать членами самых престижных клубов в Нью-Йорке, Филадельфии, Бостоне и Сан-Франциско? Я называю эти четыре города только потому, что больше о них знаю, а не потому, что такого же положения нет во многих других больших и малых городах.

– Вот как обстоит дело, – примирительно ответил мой собеседник, обведя глазами всех остальных. – В колледжах и клубах, о которых вы упомянули, нет антисемитизма. Там просто боятся, что, в силу прогрессивного духа нашего народа, полное отсутствие ограничений затруднит возможность приема кандидатов-неевреев.

Я невольно расхохотался. Он, сам того не зная, повторил излюбленный довод всех российских антисемитов.

– Начинаю думать, – сказал я, – что мой дед, император Николай I, был куда лучшим иудеем, чем вы, потому что, когда тот же самый довод привели ему русские генералы в вопросе, стоит ли брать евреев в армию, он просто ответил: «Император России не делит своих подданных на евреев и неевреев. Он защищает верных подданных и наказывает предателей. Никакой другой критерий не должен руководить его решениями!»

– Да, но то был ваш дед! – возразил мой лукавый собеседник. – А как же ваш покойный шурин, последний царь? Едва ли ему свойственна была такая же терпимость.

– Да, – согласился я. – Его терпимость можно сравнить с терпимостью одного моего американского друга, богатого техасца, который советовал мне не принимать приглашение на ужин, потому что мои хозяева – католики!

Мы спорили пять часов. В три часа ночи мы еще сидели в прокуренном зале уютного подпольного бара на Восточных Пятидесятых, не соглашаясь друг с другом и не уступая ни на йоту. Мы проспорили бы все утро, если бы владелец бара в конце концов не постучал в дверь и не предупредил, что нам пора уходить.

Он никому не отдавал предпочтения, но существовало такое понятие, как комендантский час, а он свято верил в то, что законы нужно соблюдать.

6

Еще более жаркие дебаты ждали меня в Клубе офицеров армии и флота. Его руководители заранее решили, что я буду проклинать Советскую Россию и предскажу неминуемую неудачу пятилетнему плану, что я делать отказался. Ничто не вызывает у меня такого отвращения, как спектакль какого-нибудь русского изгнанника, который позволяет жажде мести возобладать над национальной гордостью.

В беседе с членами Клуба офицеров армии и флота я ясно дал понять, что в первую очередь я русский и только потом – великий князь. Я постарался как можно лучше описать им безграничные ресурсы России и добавил, что в глубине души не сомневаюсь в успехе пятилетнего плана.

– Возможно, – добавил я, – понадобится еще год или два, но в перспективе пятилетний план не только будет успешным, но за ним последует еще один план, возможно, на десять или пятнадцать лет. Россия больше никогда не согласится стать мировой свалкой. Больше никогда она не будет зависеть от какой-либо иностранной державы, разрабатывая свои природные богатства. Цари не в состоянии были завершить подобные преобразования, потому что их взгляд был затуманен слишком многими соображениями и сомнениями дипломатического и иного характера. Нынешние правители России – реалисты. Они бессовестны в том смысле, в каком был бессовестным Петр Великий. Их можно сравнить с вашими железнодорожными королями полувековой давности или с вашими нынешними банкирами, с единственным различием: в их случае можно предполагать бо́льшую личную честность и порядочность.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное