Воспоминания

Очень серьезным является положение на австро-венгерском фронте. Можно опасаться, что там и теперь, как в 1916 году, русский натиск будет направлен на слабые места. Более чем вероятно, что Керенский осведомлен об них так же, как и мы. Уже весной один представитель союзных сил нарисовал нам очень серьезную картину тамошних условий. Его общее впечатление, что «большинство австрийско-славянских войск теперь окажет еще меньше сопротивления, чем в 1916 году», потому что они, как и русские войска, подверглись политическому разложению.

Те же сведения перебежчиков были положены в основу и военного плана Керенского, а именно: местные наступления против немцев, чтобы связать их, массовый удар против австрийцев. Так и случилось.

У Риги, Двинска и Сморгони русские нападают на немецкие позиции и отбрасываются немцами. Стена в Галиции не колеблется только там, где австро-венгерские войска соединены с немецкими. Наоборот, австро-славянская стена у Станиславова падает при первом наступлении Керенского. Но войска Керенского — это не войска Брусилова. Только год прошел со времени последнего наступления, но это был год тяжелых потерь и глубокого разложения русской армии. Поэтому русское наступление у Станиславова, несмотря на благоприятные перспективы, удается не вполне.

Наш контрудар на востоке

Контрудар! Ни солдаты, ни командиры не приняли этого с тем радостным удовлетворением, какое почувствовал я, когда наконец увидел, что время для этого наступило.

Выше я представил наше положение весной 1917 г. как положение большой стратегической готовности. Наши резервы при этом, конечно, не были стянуты, как войска Наполеона, когда он осенью 1813 г. ожидал нападения окружавших его со всех сторон неприятелей. Огромные пространства, которые нам нужно было преодолеть, лишали нас этой возможности. Наши железные дороги, с другой стороны, облегчали нам возможность быстро перебрасывать для удара на определенном поле битвы рассеянные вспомогательные войска.

Оборонительные бои на западе поглощали много наших резервов. Употребить остатки их для контрнаступления там мешали соотношение сил и трудные условия борьбы. Напротив, эти силы казались достаточными, чтобы с их помощью на востоке изменить положение в нашу пользу и тем самым завершить политическое крушение нашего тамошнего противника.

Фундамент России прогнил. Последние проявления силы теперь республиканского войска были только результатом искусственно поднятой волны, которая черпала свою силу не из народной глубины. Неизбежно должно было наступить крушение. Исходя из этого убеждения я решил, что мы можем достичь значительного результата в России и с небольшими силами.

Само собой разумеется, что раздавались голоса, которые еще и теперь предостерегали нас от применения имевшихся резервов. И в самом деле, вопрос не решался так легко, как кажется теперь, когда ход событий стал уже ясен. Мы могли принять решение только после серьезного раздумья. Отправка сил с запада (дело шло о шести дивизиях), несомненно, требовала большой смелости, подобной той, какую мы проявили в 1916 году при наступлении на Румынию. Тогда, конечно, нас вынуждала к тому явная необходимость. Теперь мы следовали свободному решению. В обоих случаях, однако, смелость была основана на непоколебимом доверии к нашим войскам.

Против наших планов поднимались протестующие голоса. Выражалось сомнение в возможности успешного решительного наступления с нашей стороны. Я припоминаю, что незадолго до нашего контрнаступления на галицийском фронте нас предостерегали, что с имеющимися у нас силами мы можем надеяться только на местный успех, а так как не это является нашей целью, то не лучше ли отказаться от всей операции, все свои силы сберегать только для обороны и выжидать результатов подводной борьбы? В этой идее было нечто соблазнительное. Успехи нашей подводной войны, по доходящим до нас сообщениям, превосходили все наши ожидания. Ее влияние должно было скоро открыто сказаться. И тем не менее я не мог согласиться на это предложение.

Военные и политические условия на востоке именно теперь вынуждали выйти из бездеятельного, созерцательного состояния. Следовало опасаться, что если за наступлением Керенского не последует немедленно наш контрудар, то воинственное течение в России снова окрепнет.