Воспоминания

Наши части должны были теперь атаковать кручи Chemin des Dames. Пожалуй, теперь больше, чем раньше, это зависело от внезапности. Сделать нападение внезапным удалось вполне. Я бы хотел здесь привести своеобразное объяснение этого факта. Один офицер, который участвовал в подготовке при Ailette, утверждал, что шум квакающих лягушек в реках и в сырых местах был так силен, что заглушал даже звук наших подъезжающих телег. Пусть думают об этом что хотят, я могу только уверить, что не провоцировал рассказчика передачей событий из моей охотничьей жизни. Еще один рассказ объясняет успех замаскирования нашего наступления. Этот рассказ мы слышали из уст пленного офицера. Перед началом наступления к нему был доставлен прусский унтер-офицер, пойманный на разведке. На вопрос офицера, может ли он что-либо сказать о прусском наступлении, тот дал следующие сведения. «Самым ранним утром 27 мая будет открыт сильный огонь немецкой артиллерии, так как последующее затем наступление пехоты будет выполнено только небольшими добровольческими отрядами. Моральное состояние немецких войск так неустойчиво, благодаря ужасным потерям при St. Quentin и во Фландрии, что пехота открыто отказалась от общего наступления». Офицер искренне признался, что ему эти сведения показались заслуживающими полного доверия, и поэтому он совершенно спокойно ждал событий 27 мая. Может быть, эти мои воспоминания дойдут до смелого немецкого солдата. Я мысленно жму ему руку и благодарю от имени всей армии, которой он оказал огромную услугу, и от многих сотен и даже тысяч товарищей, которым он спас жизнь своим присутствием духа. Обмануть таким образом неприятельского офицера, впрочем, не удалось бы, если бы вражеская пропаганда своим бессмысленным преувеличением наших потерь не создала благоприятной почвы для доверия к таким сведениям. Таковы последствия пропагандистской лжи и преувеличений.

Битва началась 27 мая. Она приняла блестящий оборот. Мы сначала думали, что наше нападение должно остановиться на линии Эн — Веле, и не хотели продвигаться дальше вперед. Мы поэтому были немало поражены, когда уже после первого дня сражения пришло донесено, что дым немецких шрапнелей стелется по южному берегу Эн и что наша пехота хочет в этот же день достичь этого места.

Центр нашего прорыва достиг через несколько дней Марны от Шато-Тьери до Доршанса. Наши фланги дошли на западе до Виллер-Котере и на востоке — до Реймса и возвышенностей южнее этого города. Добыча была необычайна. Мы завладели всей областью, которой владели французы со времени военного похода 1917 г.; кроме того — богатыми припасами всякого рода. Проведенные новые дороги, лагерные постройки для многих тысяч солдат и проч. свидетельствуют, как широко и долго подготовляли французы свои нападения. Мы сделали дело скорее.

В эти дни я снова осматривал Поле сражения у Лаона. Как изменился с зимы 1917 г. почти мирный характер тамошней жизни… Спустя немного дней после того, как наши самые большие орудия из лесов у Крепи, западнее Лаона, открыли огонь по Парижу, вражеская батарея из долины Эн начала обстрел несчастного города. Я не хочу этим сказать, что противник обрушился против собственной плоти и крови без достаточных военных оснований. Он впал в естественную ошибку, предполагая, что подвоз снарядов для обстрела Парижа должен идти через Лаон. При обстреле вокзала много снарядов попадало в густонаселенный город, да и летчики во всякое время дня бросали туда бомбы. Кто из несчастных жителей не мог убежать из угрожаемого родного пепелища, должен был прятаться в подвалах или землянках. Такова картина невыразимого массового бедствия, которую мы, впрочем, наблюдали и в других местах за нашими западными оборонительными фронтами, не имея никакой возможности изменить это положение. В первый день наступления были взяты вражеские дальнобойные орудия в долине Эн и тем самым положен конец обстрелу Лаона. Один из вражеских батарейных артиллеристов был в качестве пленного приведен в город. Здесь он обратился с просьбой осмотреть обстрелянные части города, так как его интересовал полет снарядов его орудия. Какая удивительная черствость души, вызванная войной!

Конечно, война не всегда действовала таким образом; и у нашего противника обнаруживалась порой мягкая душа после жестоких мужественных боев.

Это было 21 марта в Сен-Кантене, находившемся все еще под тяжелым английским огнем. Немецкие колонны запрудили разбитые улицы, неприятельские пленные, возвращающиеся с битвы и несущие раненых, вынуждены остановиться. Они кладут свою ношу на землю. Тяжелораненый немецкий солдат, бывший уже ближе к смерти, чем к жизни, подымает усталые руки и со стоном обращается к нагнувшемуся носильщику: «Мама! Мама». Англичанин понял эти звуки. Он становится на колени около немецкого гренадера, гладит холодеющую руку и говорит: «Mother yes, Mother is here!»