Воспоминания

Многочисленные наши дивизии, нуждающиеся в отдыхе, отводились за наши оборонительные линии. Они расположились вокруг Авена. Я мог убедиться, как скоро отдыхает наш солдат. Довольно ему основательно выспаться несколько дней, вести регулярный режим и отдыхать, и очень скоро он превозмогает душевно всю тяжесть пережитого. Конечно, для этого нужен действительный покой, не нарушаемый вражескими гранатами и бомбами, по возможности даже в таком месте, где не слышно орудийной пальбы. Но как редко наши войска находили такой покой, за все время многолетней войны. От поля битвы к полю битвы, от сражения к сражению, они почти все время оставались в физическом и душевном напряжении. В этом главное различие между работой нашего солдата и солдата нашего противника. В Авене раньше слышался то громче, то глуше беспрерывный гром орудий на Марнской дуге. Теперь стало почти тихо.

8 августа утром эта тишина была нарушена; с юго-запада внезапно послышался шум битвы. Первые донесения были серьезны — они прибыли от высшего командования армией из окрестностей Перонны. Противник вторгся с эскадроном танков в наши линии, по обе стороны дороги на Амьен — Сен-Кантен. Более подробных сведений не было.

Однако уже в следующие часы положение выяснилось, хотя сообщения и были нарушены. Не было сомнения, противник глубоко вторгся в наши позиции, потеряны были батареи. Мы отдали приказ отбить их и восстановить положение немедленным наступлением. Мы послали офицеров, чтобы создать контакт между нами и командным составом на расшатанном фронте. Что же случилось?

В густом тумане противник повел сильное нападение танками. Нигде в своем движении блиндированные автомобили не встречали препятствий — ни естественного, ни искусственного. На этом фронте, правда, думали больше о наступлении, чем об обороне.

Во всяком случае грозило бы большими потерями, если бы мы на виду у неприятеля строили укрепления и препятствия. Где бы неприятельские наблюдатели ни замечали движение, туда они направляли артиллерийский огонь. Самым лучшим казалось прятаться в высоких хлебах. Этим путем сохраняли много жизней, но могли потерять их еще больше от одного удара. Не только на передовых позициях работа была невелика, на задних она была еще меньше. Налицо были только отдельные части окопов, рассеянные опорные пункты. Войска на этих спокойных фронтах были поставлены в небольшом количестве, для окопных работ. Масса нам нужна была в другом месте — для больших боев.

8 августа мы были вынуждены поступить так же, как мы уже раньше поступали в таких угрожающих случаях. Первые успехи противника ведь не были для нас незнакомым явлением. Мы привыкли к ним со времени 1916–17 г. с Вердена, Арра, Витчеты, Камбре, и только недавно имели с этим дело у Суассона. Теперь положение было особенно серьезно. Широкое наступление танков продвинулось очень глубоко. Блиндированные автомобили быстрее, чем раньше, напали на штабы дивизий, разорвали телефонное сообщение с воюющими войсками. Высшее командование тем самым было отрезано; передовые линии остаются без приказаний. В этот день это особенно опасно, так как густой туман мешает всякому наблюдению. Пушки, обороняющие от танков, стреляют в направлении, откуда слышен шум мотора и стукотня цепей, но часто стальной колосс внезапно появляется с другой стороны. Разные слухи начинают распространяться на нашей боевой линии. Так утверждают, что английская кавалерия находится в тылу передовой немецкой пехоты. Начинает охватывать сомнение, покидаются позиции, с которых только что отражали неприятельские нападения, стараются уйти назад, чтобы найти утерянную связь. Фантазия рисует безумные картины и в них видит большую опасность.

Все, что здесь свершилось и что должно было стать нашим первым несчастием, по человечеству совершенно понятно. Старый опытный солдат остается спокойным в таких случаях; он не фантазирует, он размышляет. Но ведь таких солдат меньшинство, да и влияние их не везде господствующее. Обнаруживаются другие влияния. Неудовольствие и разочарование в близком конце войны испортило многих смелых солдат. На фронте — опасность, трудности сражения и усталость, а с родины — жалобы на действительную, а иногда и воображаемую нужду. В то же время неприятель говорит и пишет в своих листках, разбрасываемых с аэропланов, что он вовсе не хочет нам зла, если мы будем благоразумны и отдадим то или другое из завоеванного. Тогда все быстро пойдет на лад. И мы можем жить в мире, в вечном мире с народами. О мире внутри, на родине, позаботятся новые люди, новые правительства. Это будет благословенный мир после теперешней борьбы. Война, следовательно, совершенно бесцельна.

Такие листки читались и обсуждались. Солдат думает, что не все же врет неприятель. И он отравляется сам и отравляет других.