Так как министр железных дорог и Народный комиссариат по военным делам отвергли наш совет, мы изменили свой point d’appui[1]
и готовились посетить Румынию и Юго-Западный фронт, чтобы посмотреть, что там можно сделать, когда посол Румынии господин Диаманди пригласил нас нанести ему визит.Мы увидели посла в отчаянии не только из-за ситуации в России и непосредственной перспективы войны между Румынией и Советами, но и из-за положения дел в самой Румынии.
– Говорю вам, полковник, положение отчаянное – отчаянное! В Румынии нет денег. Вы знаете, что, когда Бухарест пал, мы отправили свой золотой запас, королевские регалии и драгоценности, архивы Министерства иностранных дел и наш резерв бумажной валюты на безопасное хранение в Кремль. Все это до сих пор находится в Москве. А теперь, когда большевики все захватили и национализировали и навязывают нам эту войну, мы потеряем наши самые последние ресурсы. У нас в Яссах нет даже печатного станка, способного печатать бумажные деньги. Боже мой, это ужасно!
Полковник загадочно хмыкнул.
– Если бы хоть часть этих богатств можно было вернуть в Яссы, какое облегчение это было бы для моей несчастной страны, – продолжил посланник.
Бойль взглянул на меня, а я – на Бойля. Нам обоим пришла в голову одна и та же идея.
– Ну почему же нет? – сказали мы.
Посол вскочил на ноги.
– Если вам, господа, это удастся, вы станете нашими спасителями. Если вы говорите, что это можно сделать, то я знаю, что это будет сделано.
Мы сказали, что не разделяем его уверенность в нашем успехе, но готовы сделать все возможное, если он возьмет на себя ответственность дать разрешение на передачу нам ценностей для транспортировки в Яссы.
Диаманди формально нес полную ответственность за эти ценности, и он поспешил дать указания румынским властям в Москве, чтобы оговоренные ценности были переданы нам, если мы, со своей стороны, сумеем убедить советские власти выпустить их из-под своего контроля.
Диаманди не преувеличивал сложность положения Румынии. Оно было, как он и говорил, ужасающим. В первые несколько недель после вступления Румынии в войну на стороне союзников она добилась прекрасных результатов. А затем на нее обрушился генерал Макензен с новыми немецкой, австрийской и болгарской армиями и начал наносить ей одно поражение за другим. С упорными боями румынская армия отступила. Бухарест был сдан, и постепенно храбрую маленькую армию стали теснить назад до тех пор, пока под ее властью не остались только северо-восточные провинции страны, и она уже находилась почти на территории России. Новой столицей стал маленький провинциальный город Яссы. Румынская армия получила в подкрепление российские дивизии, в которых после революции исчезла всякая дисциплина, и это, как зараза, стало распространяться и на остатки румынской армии.
В предыдущий год, когда румыны ощутили, что достигли нижней точки своих страданий, они понимали, что если случится самое худшее, то и королевский двор, и правительство могут уехать в Россию. Теперь же этот их великий союзник внезапно превратился в их врага. Большевики были полны решимости разгромить их. Румыны находились между молотом и наковальней. Пути к отступлению у них были отрезаны. Они были окружены врагами, а источник их жизненной силы хранился в Кремле в Москве.
В тот вечер мы уехали в Москву. Я чувствовал, что пора уже смягчить враждебное отношение проводника нашего вагона Ивана, так как, хотя мы и совершили уже три поездки в вагоне номер 451, высокий старик с седой бородой и почтенной физиономией оставался угрюмым и отчужденным. Я знал, что под этой неприступной внешностью наверняка скрывается добрый человек, так как проводник для вагона императрицы должен был пройти специальный отбор. Я пришел к нему в каморку, где был принят очень неласково. Проводник был роялистом, который ненавидел большевиков и смотрел сверху вниз на всех, кто не был царской крови. И он не придерживался высокого мнения об иностранцах – новых обитателях его любимого вагона. Я попытался завязать с ним разговор, но он отвечал мне односложно. «Нет, да, нет. Нет, я не пью. Я из староверов. Мы не притрагиваемся к алкоголю». Я знал, что он все это время задается вопросом, что за игру я веду, но мне не хотелось признавать неудачу. Некоторое время спустя он спросил у меня разрешения брать два кусочка сахара в день из наших запасов. Сахар был в страшном дефиците, да к тому же еще и очень дорогой в те военные дни, и был он Ивану не по средствам. Я с радостью дал ему это разрешение. Я пробил его броню – нашел его слабое место: он был сладкоежкой. Я тотчас вернулся в свое купе, достал большую плитку шоколада и отнес ему в каморку.
Я никогда не забывал при сборах брать с собой некоторое количество хорошего шоколада, полдюжины пар женских шелковых чулок и две-три коробки дорогого парижского туалетного мыла. Мой опыт подсказывал мне, что, подаренные в нужный момент, они откроют для меня двери, которые не смогут открыть ни вино, ни золото.
Глаза Ивана заблестели.
– Это мне? – спросил он.
– Если вы согласитесь принять.