Воспоминания агента британской секретной службы. Большая игра в революционной России

Она начала свою речь с нападок на Троцкого за расстрел адмирала Щастного после фарса судебного разбирательства в камере. Спиридонова была решительно против смертной казни и судов в тюремной камере. Затем она обрушилась на Брест-Литовский мирный договор и его условия, навязанные России немцами. Она говорила тихим, монотонным голосом, не делая ни единого жеста, стояла абсолютно неподвижно и выглядела скорее как уставшая школьная учительница, обращающаяся к непослушным мальчишкам в классе. Через некоторое время ее невыразительный голос проник каждому в самую душу, и слушать ее было мучительно. Тогда я понял, почему иногда женщине перерезали горло, чтобы заставить ее замолчать. Внезапно, уже к концу своей речи, она повернулась к ложам, занятым сотрудниками посольств Германии и ее союзников, и, потрясая на них кулаком, заявила, что Россия «никогда не станет немецкой колонией или зависимым от Германии государством». Это было поразительное зрелище; меня охватила дикая радость, и я с огромным трудом сдерживался, чтобы не зааплодировать вместе со всем залом; сделай я так – это было бы грубейшим нарушением этикета. Должен сказать, что граф Мирбах и все присутствовавшие в ложах Центральных держав гости восприняли это поразительно спокойно, не моргнув глазом.

Речь Спиридоновой завершила дневное заседание. На следующий день выходившего из своего дома графа Мирбаха убил социалист-революционер, и Савинков поднял мятеж эсеров в Ярославле; в Москве тоже в течение четырех дней шли уличные бои.

Утром того рокового дня состоялось лишь короткое заседание. Зал был полон точно так же, как и накануне. Внезапно раздался оглушительный взрыв, вслед за которым прозвучали еще два. Все в зале в панике вскочили с мест. Свердлов изо всех сил стукнул кулаком по стоявшей перед ним трибуне. «Соблюдайте порядок! – гремел его мощный голос. – Пожалуйста, сядьте на свои места! Призываю всех к порядку!» И паника улеглась.

Оказалось, что один из латышских караульных, которому скучно стало стоять в пустом коридоре, решил поэкспериментировать с одной из своих ручных гранат. И она взорвалась. Двое других охранников, услышавших взрыв и увидевших разбросанные вокруг части тела своего товарища, метнули в коридор каждый по гранате на тот случай, если там кто-то находился.

Вслед за этим происшествием заседание было отложено на час. Я воспользовался случаем и вернулся в свой отель, где один из моих агентов сообщил мне об убийстве Мирбаха.

Я запрыгнул в машину и поехал к его дому, чтобы во всем удостовериться. Все жалюзи были опущены. Снаружи было достаточно доказательств.

Пару дней спустя мы с Артуром Рэнсомом поехали на встречу с выдающимся польским журналистом Радеком. Он рассказал нам с бурным ликованием, что, наконец, для российских генералов старого режима нашлось подходящее занятие. Из них сформируют отряды, научат их лить крокодиловы слезы и следовать по пятам за убитыми послами капитализма. Радек имел занятную внешность: у него была растрепанная борода, которая обрамляла его лицо со всех сторон, под подбородком и на шее; на верхней губе и подбородке ее не было, хотя они не выглядели так, будто он их бреет. Из-за такого роста волос Радек всегда ассоциировался у меня с подсолнухом. Одевался он очень экстравагантно, и в тот момент был одет в очень нарядные бриджи для верховой езды, кожаные сапоги до колен на три или четыре размера больше необходимого и удивительный китель, который совсем не был ему впору. Он был превосходным актером и ловким пародистом и развлекал нас, изображая по очереди разных сотрудников посольства Германии – как бы они выражали Ленину свое возмущение по поводу акта насилия над Мирбахом.

Я заехал к Радеку из-за его статьи, в которой он описал казнь нескольких коммунистов британскими властями в Мурманске. Статья была чистой пропагандой: с помощью телеграфа я удостоверился, что в Мурманске не было никаких казней.

Радек почти не обратил внимания на мой протест, сказав, что, если у него будет время, он исправит ситуацию, поместив опровержение. Затем он начал рассуждать о моей судьбе. Очевидно, англичане собирались высадиться в Архангельске, и он предвидел в ближайшем будущем дебаты относительно того, следует ли меня держать в заложниках и когда-нибудь обменять на достойного коммуниста, запереть меня в тюрьме как опасного врага или казнить, чтобы продемонстрировать презрение большевиков к офицерам из капиталистического государства. Для меня эта шутка была слишком близка к вероятному ходу событий, чтобы я с удовольствием вступил с ним в дискуссию.

Глава 26