Воспоминания агента британской секретной службы. Большая игра в революционной России

– Убить полковника Р., – ответил среди них главный. – Мы хотим заминировать дорогу, по которой он ходит на службу, и, когда он пойдет по ней, взорвать его. Вот чего заслуживает эта собака.

Я встал со стула в сильном гневе и дал им его почувствовать в полной мере. В первую очередь я сказал им, что английские офицеры не имеют обыкновения заниматься убийствами; во-вторых, если им нужен динамит, то они могут достать его у своих; и в-третьих, они, вероятнее всего, убьют еще и дюжину невинных людей, но не причинят вреда полковнику Р., и если ничего лучшего они не могут придумать, то мне жаль, что у белых такие мозги.

Пристыженные, они сказали, что придумают какой-нибудь другой план, и ушли.

План, который они, в конце концов, разработали, был хитроумным. Генерал-губернатор города – генерал Шиллинг – устраивал прием во дворце в девять часов вечера. Ко дворцу вела длинная круговая аллея. Через одни ворота сани въезжали, а через другие выезжали.

Когда начали съезжаться гости, отряд из десяти казаков занял позицию в нескольких ярдах от въездных ворот. Каждые сани, которые подъезжали к дворцу, останавливались красным светом, и их седоки должны были назвать свои имена и предъявить документы. Я сам был остановлен таким манером, и, как только показал свои документы, мне разрешили проехать к дворцу.

Затем подъехали сани, в которых сидел полковник Р.

– Кто вы? Назовите ваше имя, пожалуйста, – потребовал казак.

– Полковник Р., начальник второго отдела Генерального штаба.

– Ваши документы пожалуйте.

Полковник Р. предъявил их.

– Да, это наша пташка, – сказал казачий офицер, отступив назад. – Огонь!

И отряд изрешетил полковника пулями.

Через несколько недель я был уже в Константинополе, так как белые эвакуировались из Одессы, захваченной большевиками. Вскоре я обнаружил, что язык не является преградой для обученного агента разведки. Союзники особенно хотели знать, что греки делают во Фракии и верно ли, что они покушаются на Константинополь, и меня, знающего едва ли слово по-гречески или по-турецки, попросили собрать об этом сведения.

Для начала я поехал в Афины, затем в Салоники, а потом проехал через все городки и деревни Фракии. И везде, куда бы я ни приехал, я находил явные доказательства того, что греки намереваются предпринять попытку оккупировать Константинополь. Время от времени я предупреждал греческих политиков, офицеров и банкиров, что, если Греция сделает это, это будет смерти подобно. Мои предупреждения остались без внимания.

Я знал, что Адрианополь был тем центром, где разрабатывались планы. Но я хотел знать, какие укрепления этого города греки уже реконструировали. Для них было бы естественно сосредоточить свое внимание на западных укреплениях, так как это была бы защитная мера от болгар, граница с которыми находилась всего в двенадцати милях от города. С другой стороны, если они реконструируют восточные укрепления, это говорило бы в пользу того факта, что они вооружаются для возможного отступления, в случае если их наступление на Константинополь окажется неудачным.

Мое задание было трудным. Я должен был принимать в расчет три части населения. Адрианополь был практически турецким городом, и 70 процентов его населения были турками, от которых я мог ожидать получить информацию. Но турки были запуганы. В лагере самих греков не было единства. Среди них были роялисты и венизелисты. Роялисты были у власти, и венизелисты ненавидели их больше, чем турок. Именно их взаимные подозрения и вражда делали мое задание чрезвычайно трудновыполнимым.

Ко времени моего прибытия в Адрианополь я уже был под сильным подозрением у греческого Генерального штаба, и коменданту города, который воображал себя сыщиком, было поручено установить за мной наблюдение.

Я жил в единственном в городе европейском отеле. Его содержала женщина, в жилах которой текла кровь практически всех европейских народов, но верх взяли немецкая кровь, отвечавшая за чистоплотность, и греческая, ответственная за умение заключать выгодные сделки, и поэтому в ее заведении были постояльцы.

Каждый день, когда я выходил по делам, моя комната подвергалась обыску по приказу коменданта. Об этом я узнал в первое же утро. Это просто вопрос привычки и тренировки так раскладывать вещи в комнате, чтобы после утренней уборки номера горничной мгновенно узнавать, притрагивались ли к чему-либо в нем или нет.

К моему возвращению моя комната всегда выглядела для моего тренированного глаза так, как будто здесь была проведена генеральная уборка, включая мою постель, письменный стол и одежду. Сыщик даже заходил настолько далеко, что просовывал лезвие ножа в подметки моих ботинок и забывал зашить их снова. Бумаги были разложены не в том порядке, а мой матрас всегда был перевернут. Что касается моего чемодана, который я взял за привычку оставлять открытым, то он каждый день подвергался тщательному обыску.