Воспоминания ангела-хранителя

Народу собралось не слишком много. Несколько женщин, возвращавшихся из магазина, старик с черной собакой на кожаном поводке. Никто не был по-настоящему испуган – по неопытности. Сирены воздушной тревоги то громко выли, то затихали, как гигантской монстр, делавший вдох и выдох пропорционально собственным размерам, не чаще шести раз в минуту. Когда сирены смолкли, на улице стало тихо-тихо.

Задержка. Даже если ты спешишь, сам не зная куда, задержка – это мученье. Альберехт слушал разговоры других людей в бомбоубежище лишь вполуха, а сам не говорил ни слова. Им овладела страшная скука. Знать, что теряешь время, не имея четкого плана, как это время использовать, – это самое ужасное. Он был свободен. Для отсутствия на работе у него есть оправданье. Так что за манкирование служебными обязанностями он себя не винил. Если у него не получится уехать сегодня, то попробует завтра. Завтра воскресенье. Затем выходной по случаю Троицы. До тех пор армия еще будет держать оборону. И в случае, если Альберехту не удастся самому перебраться в Англию на рыбацком судне, у Бёмера будет достаточно времени, чтобы выправить для него справку. В крайнем случае, какую-нибудь писульку, порожденную фантазией Бёмера. Этого я от него добьюсь. Уехать без ведома Бёмера Альберехту казалось неправильным. Всегда могло случиться, что Альберехт кому-то понадобится, а как тогда он объяснит задним числом, что его нигде было не найти? Ну и пусть его будет не найти! Ведь он будет уже там, по ту сторону Северного моря.

О, с каким беспокойством следил я за этими спутанными, даже противоречивыми рассуждениями в его голове, опустошенной упреками в свой собственный адрес. Но у меня не было достаточно времени, чтобы внести ясность в его мысли. В небе уже нависла ужасная угроза, пусть никто еще ничего не слышал в этом весеннем воздухе, но я должен был постоянно оставаться начеку, чтобы успеть вмешаться и спасти жизнь моего подопечного.

– Опять воздушная тревога на ровном месте, – сказал человек с черной собакой.

– Лучше тревога на ровном месте, чем когда бомбы со всех сторон сыплются, – откликнулась молодая домохозяйка.

В темноте послышался смех.

– Вчера, когда упала бомба, воздушной тревоги не объявляли.

– Объявили, но только уже после взрыва.

– Двадцать пять человек погибло, – немного нараспев воскликнула женщина из темноты в глубине бомбоубежища – а когда все кончилось, завыла сирена.

– Двадцать пять? Вы хотите сказать – тридцать пять.

– Тридцать пять? Не верю.

– Тридцать пять, – подтвердила молодая женщина, – так передали по радио.

– Вы сами слышали?

– Я знаю от соседа, он слышал точно.

– Вот гады фрицы, – сказал мужчина, – никак не угомонятся. Говорят, в Венло они ехали по мосту на бронепоезде. И как раз когда состав был на мосту, мост взорвали. Бабах. Фрицам конец.

– Это неправда, – сказал другой голос. – План сорвался из-за предательства. Предатели из НСБ разминировали все мосты.

Снова послышался рокот моторов, высокий и жалобный, как писк чудовищного комара. Послышались залпы зенитной артиллерии, каждый залп по четыре выстрела. Затем какое-то мгновение ничего не происходило, хотя рокот моторов все усиливался. Альберехт первым пошел к выходу взглянуть, что творится. Перед выходом был сооружен предохранительный земляной вал, который следовало обойти, чтобы оказаться на улице. Альберехт остановился рядом с валом и посмотрел вверх. Ничего не видно. На улице никого, деревья игриво шелестели листьями под лучами солнца. Альберехт сунул в рот мятную пастилку. Пока он нес ее ко рту, его взгляд был обращен на здание суда.

От удара, сильнее которого он не слышал никогда в жизни, у него едва не лопнули барабанные перепонки, а фасад здания суда разом рассыпался и рухнул на землю. Показалась именно та часть, где находился его кабинет. Он отчетливо увидел свой письменный стол, стулья и шкафы, как в кукольном доме, у которого фасад целиком представляет собой дверцу, которую можно открыть, чтобы заглянуть внутрь. А потом он увидел, что пол в его кабинете разламывается надвое, как квадратная печенинка. Письменный стол полетел вниз. Телефон немножко поболтался на проводе и полетел следом. Шкафы опрокинулись и устремились за столом в водоворот строительного мусора и пыли. Я толкнул его обратно в убежище. Громкий высокий свист оглушил его. Второй взрыв. На мгновение он присел и перестал соображать, что делает, но через секунду обнаружил, что стоит вместе со всеми остальными, сбившимися в кучу посередине бомбоубежища.

Одна из женщин бросилась на колени и принялась громко молиться Пресвятой Деве Марии. Священный миг! Уши мои не ведают музыки более прекрасной, нежели молитва человека в беде. И я подлетел к этой женщине и шепнул ей на ухо: «Не бойся! Святая Дева услышит твою молитву».

В воздухе едва не возник затор, оттого что все ангелы слетелись защищать доверенные им души.