Воспоминания баронессы Марии Федоровны Мейендорф. Странники поневоле

Вдруг он открыл глаза, узнал, что около него я, и сказал: «Позови мамá и дай мне пить». Я спросила его, раньше ли дать пить или раньше позвать мамá. «Раньше дай пить», – ответил он, что я и сделала, успев по дороге растолкать Федорчика и послать его за матерью. Серафим сделал несколько глотков. Я заметила во взоре его что-то тревожное, и вдруг его протянутая ручка судорожно сжалась в кулачок. Мать пришла в эту минуту; но он уже не дышал. Конечно, мать не могла так быстро понять или признать, что все кончено, и стала просить послать за доктором. И вот батюшка, понимавший, как и я, что ребенок уже скончался, все же сейчас распорядился, и через полчаса доктор уже был здесь.

А как трогательно они хоронили его! Всем помогавшим при похоронах (тем, кто копал могилу, кто нес и крест и гроб) матушка устроила угощение и подарила от себя вышитые полотенца, которые по обычаю полагались им от семьи покойного. Это не был кусок черствого хлеба, брошенный голодному, это была ласка к нам, а главное, к матери ребенка.

36. Переход Ольги через границу (продолжение)

Материально мы как-то существовали. Но видеть своих детей без образования было для моей сестры очень тяжело. За свою усердную работу при подсчете продналога Федорчик получил пару кожаных сапог и был, конечно, очень горд этим. Но Ольга говорила мне: «Какое самомнение может развиться в этом мальчике-недоучке! Что будет с ним в будущем?» – и шутя называла его «прихвостень советской власти». Мысль о переходе границы не покидала ее. Но как осуществить ее? Отец ее покойного мужа был уже в это время во Франции. Но сношений с ним не было. За границей была и сестра наша Катруся, благополучно выехавшая с детьми Юрия из Новороссийска вместе с сестрой Эльветой и семьей Родзянко в Югославию. Но как дать им знать о своем положении?

И вдруг немецкий пастор в Новоград-Волынске оповещает Ольгу, конечно негласно, что у него есть письмо для нее из-за границы и он просит прислать к нему верного человека за этим письмом. До Новоград-Волынска из Жукова пятьдесят километров. Летом я свободна от уроков. И вот я иду за письмом. Переходя от одного села к другому, когда по десять – пятнадцать верст, когда и больше, я останавливаюсь в первой попавшейся хате на ночевку. На просьбу переночевать хозяйка отвечает обычно: «Ну, что ж, ночуйте; хату не перележите». Но, кроме того, она кормит меня ужином, хотя я и несу с собой свою провизию, а утром, снова накормив, снабжает еще кое-какими продуктами.

Один раз я воспользовалась таким же радушным гостеприимством у сельского батюшки, окруженного многочисленной семьей: сам он с женой, две его тетушки, два брата, один из них тоже священник, вдовец, со взрослой барышней-дочкой. По их настоянию я побывала у них и на возвратном пути. Очень милая дружная, образованная семья. Я воспользовалась воскресным днем, исповедалась у этого батюшки и причастилась.

На личном опыте я убедилась, что можно в России проходить большие пространства не претерпевая никаких особых затруднений. В одном из моих переходов ко мне присоединились две молодые спутницы. Они возвращались пешком из какой-то далекой ссылки и не выглядели ни изнуренными, ни голодными. Они подходили уже к своим, которые не имели и понятия об ожидавшей их радостной встрече.

Лютеранского пастора я застала в минуту, когда, окруженный женой и многочисленными детьми, он благословлял свою скромную трапезу. Я была тут же приглашена к столу. Как дошло до него письмо? Как разыскал он Ольгу? Он, конечно, не рассказал мне, не желая подводить тех, кто ему в этом помог.

Письмо было от Катруси из Чехословакии, из города Требова (которое там произносится Тшебова), в котором находится школа для русских беженцев; по ее письму там наша знакомая из Одессы, Елизавета Владиславовна Курис, состоит в педагогическом персонале, у нее есть триста рублей для семьи Ольги, туда Ольга и должна направиться. Конечно, после такого письма оставалось только решиться. Для этого времени потребовалось немного. Ольга сразу решила переходить границу. Я, так же сразу, решила с ней не идти. С одной стороны, потому, что она с четырьмя детьми, хоть в первую минуту, будет вызывать сочувствие и станет предметом благодеяний, а я, работоспособная тетушка, буду казаться человеком, могущим содержать их, во-вторых, мы слишком много получили любви от семьи Львовичей, чтобы я могла оставить подготовку их дочек к экзамену; наконец, в третьих, и это главное, надо было оставаться, чтобы заметать следы.