Воспоминания баронессы Марии Федоровны Мейендорф. Странники поневоле

При мне тогда произошел случай исцеления припадочного. Пришел в церковь человек, издававший время от времени какие-то дикие крики. Услыхав их, батюшка попросил молящихся не обращать на больного никакого внимания. Когда обедня отошла, он остался один с больным и его спутниками и через некоторое время вышел из церкви с совершенно успокоенным человеком. Этим умением останавливать словом истерические припадки он прославился на всю округу, и ему привозили со всех сторон кликуш и беснующихся. Его бессребренность выражалась в том, что он никогда не назначал цен за исполняемые им требы, а смиренно брал то малое, что ему давали. Однажды епархиальное начальство предложило ему более доходный приход, но он от него отказался.

Был известен в Одессе и такой случай. Одна богачка принесла ему 15000 рублей, прося принять эти деньги для бедных прихода. Он ответил ей: «Моя обязанность давать им духовные блага, а не материальные». Дама настаивала, говоря, что не знает, кому их дать. Он ей ответил: «Бог Сам укажет вам; отдайте их тому первому, которого вы встретите, идя от меня домой». Она шла по описанной мною выше лестнице. Навстречу ей шел бледный человек, смотревший перед собой неподвижным взглядом. Она остановила его словами: «Отец Иона велел мне передать вам эти 15 000 рублей». Человек бросился к ее ногам. Он растратил 15 000 казенных денег и шел к морю, чтобы утопиться.

Скончался о. Иона весной, вскоре после Пасхи, не помню теперь, было ли это в 1925 или в 1926 году. В то время еще не была введена на заводах и фабриках непрерывная суточная работа в три смены. Все рабочие были заняты утром и освобождались к четырем часам. Поэтому рабочие просили, чтобы похороны были назначены попозже. Однако городские власти, зная, как покойный был чтим простым народом, боялись, как бы не случилось слишком большого скопления людей, и велели духовенству начать похороны в 10 часов утра. Они знали, что похороны с отпеванием простого мирянина длятся 1 час, но не знали, что отпевание священника длится 4 часа. Да еще перед отпеванием надо отслужить заупокойную литургию, которую можно затянуть всякими песнопениями. Так духовенство и поступило: оно и властям не перечило, и рабочим угодило.

Когда мы с Еленой пришли на бульвар, то и бульвар, и лестница были уже полны народом. Было около двух часов дня. Нам удалось спуститься вниз к самой церкви. В церкви шло отпевание. Проникнуть в нее мы и не пытались. Простояли мы там более часу. Наконец из церкви вышел диакон и предложил стоящим расступиться и очистить место для шествия. Я отступила к железной ограде церкви. Елена оказалась на другой стороне улицы. Перед моим взором возвышалась лестница; и лестница и бульвар были усеяны народом. Тысячная толпа стояла в ожидании. Из церкви вынесли крест, вышел сонм духовенства, за ними рабочие, которые несли гроб с покойником, за гробом двинулся и катафалк, утопавший, как и гроб, в цветах и венках. Я взглянула на толпу, заполнявшую лестницу и бульвар, и подумала: «Вот теперь все это множество народа ринется вниз!» Этого не произошло: мы, стоявшие по бокам улицы, пропустили всех бывших в храме и сомкнули за ними свои ряды, а за нами, медленно и чинно спускаясь по лестнице, заполняли улицу все люди, пришедшие проводить своего дорогого батюшку.

Я никогда не боялась толпы. Была я и на улицах Петербурга в толпе, приветствовавшей воцарившегося Государя Императора Николая II; бывала в Кронштадте в Андреевском соборе, когда служил в нем о. Иоанн Кронштадтский, бывала в толпе, осаждавшей поезд или просто трамвай и стремившейся занять там место: всюду я чувствовала толпу, плотно сжимавшую меня и спереди, и сзади, и по бокам. А здесь я шла совершенно свободно. Кругом меня была толпа не эгоистическая, а толпа сосредоточенно грустная, отдающая последний долг покойному. Как близкие родственники не чинятся местами, провожая гроб отца или друга, так и эта толпа исполняла священный долг: она хоронила батюшку; она священнодействовала. Спокойствие этой толпы я ощутила как чудо, при котором мне пришлось присутствовать.

Во время шествия идущий передо мной, обернувшись, сказал мне: «Остерегитесь, тут яма». Передо мной была яма, вырытая для посадки дерева. Обернулась и я, предупредила идущего за мной и обошла яму. Так поступали все, и в эту яму никто не упал. Из всех поперечных улиц в толпу вливались новые и новые сотни людей, но в этих местах рабочие организовали цепи и впускали их только в хвост шествия. Полиции не было. Одни говорили, что рабочие обещали властям собственными силами поддерживать порядок шествия, другие – что власти нарочно сняли полицейскую охрану, назло народу, чтобы вызвать «Ходынку».

Шествие растянулось кварталов на восемь. Давки нигде не было. Шли не молча: пели хором пасхальный тропарь: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ (поправ – значит „уничтожив“) и сущим во гробех живот даровав». Трамваи по пути шествия оказались остановленными потоком людей.