Воспоминания баронессы Марии Федоровны Мейендорф. Странники поневоле

В это время в Одессе оставалось еще много нетронутых церквей. Проходя мимо церкви, всякое похоронное шествие делает остановку перед храмом, совершается краткая служба, называемая литией, и процессия идет дальше. На нашем пути было несколько таких остановок, но мне особенно запомнилась одна. Один из одесских очень больших храмов стоял посреди базарной площади (находящейся на Коблевской улице). Храм был огражден железной решеткой. Гроб внесли в одни ворога этой ограды и, отслужив литию, вышли в другие. Казалось бы, что в воротах должна была произойти давка. Я вспомнила как на большом царском балу (таковой давался раз в год), когда пришлось из танцевального зала переходить в зал, где были приготовлены столы с ужином, меня не только сдавили в дверях, но даже порвали мое платье; а здесь все проходили в ворота, уступая место друг другу, никуда не торопясь, никого не перегоняя.

Миновав город, процессия двинулась к тому кладбищу на Пересыпи, где были похоронены родители о. Ионы (он завещал похоронить его рядом с ними). Путь был далек. В одном месте дорога спускалась в долину и дальше поднималась по другому ее склону. Когда я подошла к спуску, я увидела, что перед процессией тоже шла толпа народу. Ее передние ряды уже начали подниматься в гору. А там, наверху этого склона, стояла новая группа людей. Это из ближайшей церкви вышло духовенство и народ, которые ждали возможности присоединиться к похоронам. Солнце было на закате и освещало стоявшего неподвижно впереди священника с высоко поднятым золотым крестом. Рядом с ним был еще священник. Люди шли прямо на них, подходили под благословение этого второго священника и шли дальше, обходя всех стоящих, кто справа, кто слева. Казалось, что какая-то река, обходя преграждавшую ей путь скалу, разделялась, а потом снова соединялась и входила в свое прежнее русло.

Когда мы вошли в ограду кладбища, было уже совсем темно. Чтобы не растеряться, я спросила Елену, здесь ли она. Эти вопросы раздавались и по всему кладбищу. Кругом слышался какой-то приглушенный гул, вроде шумящего пчелиного роя. И вдруг от того далекого места, где была приготовлена могила, к нам стала приближаться тишина и воцарилась на всем пространстве кладбища: там, у могилы, начались последние возгласы священников. Их не было слышно в том месте, где я стояла с Еленой; об этом свидетельствовала только полная тишина застывшей толпы. И тишина эта произвела на меня одно из самых сильных впечатлений в моей жизни.

Вы спросите: «А кликуши? а истерички? а припадочные?» Они тоже молчали. Значит, о. Иона не только их лечил: он их вылечил. Ведь не могли же они не прийти на его похороны?

Елена спросила одного из несших гроб: «А вы не устали?» Он ответил: «Такого батюшку и на край света отнесли бы и не устали». Вернулись мы с Еленой домой поздней ночью.

* * *

Хочется мне в этом месте своих воспоминаний коснуться того явления, которое сопутствует недостаточной осведомленности населения обо всем, что происходит кругом, а именно слухов. То пройдет слух, что такой-то смещен с должности, а оказывается совсем наоборот: он повышен или приближен к Сталину. То, что такой-то не умер своей смертью, а выбыл из числа живущих по желанию Сталина. Пройдет такой слух, да сразу же и замолкнет: слишком опасно его повторять. Но такого рода слухи доходили до меня редко. Атмосфера вокруг меня была насыщена более невинными слухами. Стоило какому-нибудь красивому и высокому человеку появиться в качестве продавца на барахолке (рынок, на который обедневшие обыватели несут свои вещи на продажу), как уже громко говорили: «Это, наверное, один из Великих Князей». Такой же слух долго держался о появившемся в одесском городском соборе владыке Ювеналии. Он был высок ростом и красив. Быть ему Великим Князем не было никакого смысла, тем более что он был из «живистов», то есть принадлежал к той части духовенства, которое пошло было на призыв властей внести в православие всякие изменения. Затея эта провалилась очень скоро: живистские церкви перестали посещаться народом и захирели.

Ходили слухи и более правдоподобные и невинные, например о том, что на Большом Фонтане (рыбацкий поселок в двенадцати верстах от Одессы) живет какой-то старый батюшка, и власти об этом не знают. Про меня лично, когда я с сестрой жила на Волыни, ходил слух, что я – не я, а жена бывшего председателя Государственной Думы.