Воспоминания баронессы Марии Федоровны Мейендорф. Странники поневоле

Арестный дом, куда нас привезли, находился в громадном барском доме (кн. Урусовых), выходившем с одной стороны на лежащую довольно высоко Новую улицу, а с противоположной стороны на параллельную ей, но лежащую гораздо ниже Канатную. Мы подъехали со стороны Новой. При входе в здание я наложила на себя большой размашистый крест. Для многих крест – это символ ограждения от всякого могущего случиться несчастия. Для меня это символ принятия всякого положенного мне от Бога страдания.

После беглой проверки вещей (до игральных карт они не добрались, а я по наивности и не знала, что они запрещены) меня повели сначала по светлому коридору, потом, спустившись по лестнице вниз, по более темному и, наконец, остановились перед замкнутой железной дверью, где пришлось ждать, чтобы она изнутри была кем-то отворена, и мы попали в полную темноту. Любящая воздух, свет, солнце, я старалась, послушно воле Божьей, примириться с темным казематом. В это время открыли боковую дверь в мою будущую камеру. Она находилась хотя и в полуподвальном этаже, но ее окна были в уровень земли, и перед ними находился небольшой садик с цветущими розами, залитый ярким солнцем. Дождь уже перестал; в нашей солнечной Одессе он долго не длится. Вы можете себе представить, какой счастливой улыбкой озарилось мое лицо. Мои подруги по несчастью говорили мне, что я вошла к ним сияющая и радостная. В камере нас было человек двадцать, двадцать пять.

Когда я ознакомилась с людьми, собранными там, я недоумевала: неужели власти не могли арестовать хоть кого-нибудь, более похожего на действительную контрреволюционерку? Все были самые обыкновенные обывательницы. Между прочим, просидели там с нами целые сутки три старушки-вегетарианки – новые блюстители порядка не знали, не опасная ли это какая-то неслыханная ими организация, и на всякий случай взяли и их.

Вдоль одной из стен камеры были устроены нары. Кому не хватало места на нарах, устроились на полу. Я была между последними. У меня было достаточно постельных принадлежностей, а чтобы свет от горевшей среди камеры лампы не бил мне в глаза, я укрепила над своей головой мои большой зонтик. Конечно, большинство заключенных находилось в очень нервном состоянии. Одна из них, жена всем известного в Одессе врача, увидев, как я тщательно устраиваюсь на ночлег, расхохоталась и долго не могла успокоить свои смех, перешедший в истерику. Вскоре то одну, то другую из нас стали вызывать к следователю на допрос. Жена врача вернулась в очень нервном состоянии: ее попросили назвать ее знакомых. «Не могла же я сказать, что у меня их нет, когда весь город знает моего мужа! Я только думала, как бы не подвести кого-нибудь, старалась называть тех, кому, я думала, мое знакомство не может повредить».

Дошла очередь и до меня. Я вошла в кабинет. За большим столом сидел следователь. Он привстал, затем предложил мне сесть в кресло, стоявшее с моей стороны стола, и начал задавать вопросы, записывая мои ответы. Я спокойно отвечала ему. Оповестила и о бывшем имуществе покойных родителей: три имения в Киевской губернии, одно в Подольской, дача на Каменном острове в Петербурге, дача близ Одессы. Указала, что сейчас живу частными уроками. На вопрос о родственниках ответила, что их очень много, упомянула, что и отец и мать были седьмыми детьми в своих семьях, что у меня двенадцать тетей и двенадцать дядей и что все они со своими семьями находятся за границей.

Испугавшись моего многоречия, следователь прервал меня вопросом: а родные братья и сестры есть? Я ответила: «Да, и тоже за границей; три сестры и один брат». К счастью, он спросил только о брате, и я сказала, что он вполне законно был кооптирован Эстляндским государством как эстляндский подданный и находится около города Ревеля (Таллинна).

После этого он стал расспрашивать меня о делах той церкви, которую я посещала и в которой числилась не только прихожанкой, но и членом так называемой «пятидесятки». Все церкви были в то время обложены налогом сообразно со своими церковными доходами, и пятьдесят членов прихода должны были ручаться за аккуратный взнос этого налога. Не так давно было общее собрание прихода. Прихожане просили меня быть секретарем собрания. На таких собраниях присутствует в обязательном порядке представитель власти. Он сидел рядом со мной за небольшим столиком. Так как незадолго до моего ареста, за обедней (у которой я случайно не была), произошел инцидент в связи со слишком большим скоплением народа, то интерес следователя к этому делу я сочла просто за честное желание узнать что-либо об этом от меня как прихожанки. Я не обратила на это особого внимания, а когда он спросил меня, с кем я познакомилась в связи с церковными делами, я подумала: «Ишь, хитрый, начинает с моих случайных знакомых, а потом перейдет к моим давнишним друзьям из бывшей одесской знати, застрявшим, как и я, в Одессе».