Воспоминания баронессы Марии Федоровны Мейендорф. Странники поневоле

Так вот, перед моим вынужденным отъездом Елена Ивановна через своих знакомых (а у нее их было очень много) сумела продать этот рояль за шестьсот рублей. Двести рублей взяла себе сестра Надежды Сергеевны – Екатерина Сергеевна Иловайская; двести рублей она дала Елене Ивановне, а двести мне. Я брала эти деньги совершенно спокойно, потому что, когда у меня были деньги от продажи дров, я ими вывела из денежного затруднения и Надю Сомову, и ее сестру, Пашу Стенбок-Фермор. Всех моих знакомых я просила отнюдь не провожать меня на вокзал (поезд уходил утром), допустила я только своих самых близких. Собрались у меня многие милые мне люди вечером, и я уехала под теплым чувством сердечных проводов.

Ехала я по литере, правительство сочло своим долгом оплатить мне мой далекий путь в Уральск (город на берегу реки Урал, вытекающей с Уральских гор и впадающей в Каспийское море). Ехала я в вагоне второго класса и играла в шахматы с каким-то военным, и не подозревавшим, что я имею литеру не как жена какого-нибудь важного коммуниста, а как политическая ссыльная.

Это мое путешествие происходило в апреле 1928 года. В Одессе была весна. По мере приближения к востоку становилось все холоднее. Мы стали пересекать степи, покрытые снегом, а Волгу переехали таким допотопным способом: вагоны наши были поставлены на лед, а лошади, запряженные справа и слева, бежали рядом с нами и на привязанных к вагонам канатах перетащили нас на ту сторону этой находящейся еще в зимних оковах реки. Как это было оборудовано технически, я не знаю. Видела только с моей стороны вагона лошадей и понукающих их людей.

42. Уральск

Меня встретила моя троюродная сестра Таня Олсуфьева[76], жившая в малюсенькой избушке со своей невесткой Соней, вдовой покойного уже в то время ее брата Саши. В том же дворе был и домик самой хозяйки, молодой докторши, жившей в нем со своей матерью-крестьянкой. Докторша была временно в отсутствии, и меня поместили в ее комнате. Чтобы не стеснять занимавшуюся Таниным хозяйством ее родственницу, я столовалась отдельно. Моя хозяйка наотрез отказалась меня кормить, но любовно давала мне кулинарные советы, и под ее руководством я научилась пользоваться для стряпни простой русской печью.

Таня Олсуфьева состояла преподавательницей английского языка в одной из тамошних школ. Она была ссыльной, и она же преподавательница в государственной школе – как будто бы не совсем логично; но, оказывается, вполне законное совместительство, допущенное особенно на окраинах. Я обошла заведующих всякими школами и просила рекомендовать меня как репетитора по математике. Вскоре и у меня оказался приличный заработок. Каждую субботу мы, все ссыльные, должны были являться в ГПУ и расписываться в особой книге в доказательство того, что мы из Уральска не убежали. Границами нашего местопребывания служили с одной стороны река Урал, с другой – его прелестный приток Чаган, с третьей – железнодорожный путь. Побывать на станции мы могли, но отнюдь не сесть в вагон и уехать. Почему я назвала Чаган прелестным? Урал мчится с неимоверной быстротой – Чаган течет плавно и тихо. Устоять, купаясь в Урале, на одном месте очень трудно: его течение срывает вас и влечет за собой. Если не стоите на дне, а поплыли, то только будучи исключительным пловцом вы сможете преодолеть течение; а люди, просто умеющие плавать, в лучшем случае, плывя против течения, останутся на месте. Поэтому я не любила купаться в Урале и ходила далеко от дома, чтобы выкупаться в Чагане. Там я могла, например, спокойно вымыть голову: уроненный гребешок ложился на мягкий песок у самых моих ног – стоило только нагнуться и поднять его.

Город Уральск представляет из себя бывшую казацкую станицу. Все домики одноэтажные; разве иногда под домом виднеется подвальный этаж; тогда уже он называется двухэтажным. Каждый дом окружен забором. Ворота очень оригинальные, перекладина над ними расположена страшно высоко (выше крыши дома); это чтобы во двор мог въехать верблюд, на котором привез что-нибудь житель соседней казахстанской степи. Почти у каждого жителя города одна или несколько коров. Утром на рассвете обывателей будит рожок пастуха, и из каждого двора выходят коровы, и выбегают овцы. Во дворах летом сушат коровий навоз, нарезанный на продолговатые кизяки, ими население отапливается. Те, кто не имеет коров, платят очень дорого за дрова; кругом Уральска лесов совсем нет.

Живя в Уральске надо было привыкнуть к запаху навоза. Зато молоко было в четыре раза дешевле, чем в Одессе, а с ним и творог, и кислое молоко, и прочие молочные продукты. Дешева также была и рыба; а что особенно поражало – это дешевизна свежей икры; все, что не отправлялось на север, должно было быть съедено сегодня. Калмыки, или, как они себя называли, казахи, привозили в Уральск чудесное топленое масло, которое мы с удовольствием ели с хлебом. Можно было сразу купить большой запас, и оно не портилось стоя просто в комнате (лишь бы в темном углу). Поэтому и плату за уроки я могла брать гораздо меньшую, чем в Одессе.