Воспоминания баронессы Марии Федоровны Мейендорф. Странники поневоле

Завелись в Уральске покупки по карточкам, по продуктовым книжкам и так далее. Если в лавке какого-нибудь продукта было много, его продавали не отмечая в книжке; если мало – то записывали в продуктовые книжки, которые покупатели приносили с собой. Рассказывался такой анекдот. В одной казенной лавке залежался лавровый лист, и заведующий забеспокоился, не достанется ли ему за это. Продавец пообещал ему распродать весь запас в три дня. Что же он сделал для этого? У первой покупательницы, желавшей купить лаврового листа, он громко спросил: «А продуктовая книжка при вас? Покажите!» В книжку он ничего не вписал, только внимательно просмотрел ее и отпустил ей просимый товар. Но очередь услыхала это. (В лавках всегда стояла очередь). Публика сообразила: «Значит, скоро лавровый лист исчезнет из продажи». И вот все, кому надо и кому не надо, стали покупать на всякий случай лавровый лист. Через три дня лист был распродан.

Заведующий тем магазином, где я была счетоводом, кассиром и продавцом, поступил иначе. Ему прислали из центра не только части швейных машин, но, по ошибке, какие-то крючочки, которые употреблялись для прикрепления проводов к телеграфным столбам. Отослать их назад он не решался: это значило бы причинить начальству неприятность. Тогда он предложил мне, как продавцу, обязывать всякого, кто покупал челнок для своей швейной машины, купить и крючок. Так и удалось нам распродать не нужные нам крючки. Такие не нужные покупателю предметы назывались «нагрузкой».

Сказать, что мой заведующий был столь же доволен мной, как я им, я никак не могу. Совмещать три должности – счетовода, кассира и продавца, было мне не по силам: я суетилась, торопилась, ошибалась в сдаче, ошибалась в записи проданных вещей, и в результате вечером, когда я должна была сдавать заведующему свою кассу, наличных денег оказывалось больше, чем по записи. Он понимал, что у меня это выходит нечаянно, что я уже не молода, что меня утомляет восьмичасовое стояние на ногах. Надо прибавить, что и все счетоводные записи я вела стоя, на пюпитре, приспособленном в уровень стоящего, а не сидящего человека, поэтому он не сердился на меня, но это его раздражало, и он решил заменить меня другим лицом.

Я уже упомянула, что мои три года ссылки прошли. Я не хотела сразу возвращаться в Одессу, а думала поехать в Шадринск, к Тане; поэтому, когда заведующий объявил мне, что завтра придет мой заместитель и что он просит меня ознакомить его с моим делом, я с радостью подчинилась. Но найти желающего ему так и не удалось: ни один уважающий себя счетовод не захотел быть единым в трех лицах. Тем временем сам он был мобилизован на какую-то другую работу в другой город, а его роль занял другой человек. Этот был совсем еще молодой, с молодой женой и двумя маленькими детьми, неопытный в деле управления магазином и сильно нуждавшийся в моих указаниях. Принадлежа к союзу металлистов, он мог легко и толково руководить тем мастером и его подмастерьем, которые чинили приносимые в магазин швейные машины, но что касается письменной части, он был не особенно боек. Мы были с ним в дружеских отношениях.

Раз как-то он подозвал меня к себе в отделенное стеклянной перегородкой помещение, где он сидел за своим большим письменным столом. «От меня потребовали мою биографию», – сказал он мне. «Вам интересно будет знать, как и где я участвовал в боях, прочтите». Написано было хорошо и толково. Но когда я бросила взгляд на заглавие, то с ужасом увидела выведенные большими буквами слова: «Моя Автогеография», – «Михаил Михайлович! – воскликнула я. – Надо писать „автобиография“, а не „автогеография“». – «Неважно», – ответил он мне. Это был уже чистовик. Так и пошла в Москву его «автогеография».

Недолго пришлось мне работать с этим милым человеком, наивным энтузиастом советской власти, с гордостью чувствующим себя партийцем. Во время празднования 1-го мая он выпил лишнюю рюмку (вино всегда действовало на него губительно, он становился невменяемым) и пустил себе пулю в лоб. Была, конечно, назначена ревизия магазина. Там все оказалось в порядке. Приехавший ревизор согласился со мной, что невозможно одному лицу совмещать три должности, и я была освобождена от роли продавщицы.

43. Шадринск

Вскоре после этого я была наконец освобождена из ссылки и получила право не только вернуться в Одессу и на Украину, но даже посетить столицы и другие запрещенные мне города. Но, как я уже упомянула, я решила поехать к Тане в Шадринск.

Первый заработок, подвернувшийся мне там, было место преподавательницы немецкого языка в сельской школе недалеко от Шадринска. Власти поместили меня в крестьянской семье. Вероятно, это были бывшие кулаки: жилье их состояло из довольно больших комнат, одна из которых и досталась мне. За мою комнату им никто не платил. В одном из углов комнаты у них висели и стояли на угловой полке их иконы. Я молча поставила рядом и мою. Но ни они ни я о религии не заговаривали.