Воспоминания баронессы Марии Федоровны Мейендорф. Странники поневоле

Бараки для беженцев были приспособлены только для транзита, а не для жилья. Пол устлан соломой. Барак – человек на сто и больше. Мужчины и женщины, семьи с детьми – все в одном бараке. Уборных с водой и возможностью помыться нет. Раздеться, переменить белье негде. Можно так провести сутки, другие, но мы опять застряли. И опять потребовалась личная инициатива каждого, кто хотел двинуться дальше. К моим трем спутницам присоединилась еще немецкая семья одесских горожан: бабушка, мать, ее семилетняя девочка, какая-то сирота лет десяти, сестра бабушки и две сестры матери – всего семь человек. Воспользовавшись, как тогда приходилось, какими-то военными машинами, мы добрались до Венгрии. Там, в прелестном городке Диец, новая остановка. Этот раз условия жизни нашей были идеальны.

Нас поселили в одном из опустевших домиков несчастных выселенных евреев. В этом же городе основалась одна из военных частей эсэс. Все взрослые работоспособные женщины нашей компании поступили кто в кухарки, кто в уборщицы, а кто и в канцелярию при этой части. Дома оставались бабушка, две девочки и я. Только тут, после долгих усилий, удалось мне избавиться от насекомых, приобретенных на той мягкой, якобы чистой соломе, которая служила нам ложем в Галаце. Прожили мы в этом мирном городке чуть ли не целый месяц. Никаких бомб, никаких тревог, никаких сильных ощущений, и я чудесно отдохнула от всех бывших путевых переживаний и неудобств.

Настало, однако, время двинуться дальше. Эсэсовская часть уходила. Мои спутницы поехали на Вену, а я присоединилась к теплушке, перевозившей нескольких больных и раненых в Польшу.

Со спутницами своими я рассталась навсегда; мы потеряли друг друга в этом «великом рассеянии», которое называется русской эмиграцией.

Фото 77. Василий Федорович Мейендорф (Валя) с женой Софьей Богдановной Мейендорф. Эстония, 1927

Я стремилась в Польшу потому, что там жила семья моего брата Василия. Их адрес был мне известен: я, еще будучи в Одессе, была с ними в переписке. Ехала я не самостоятельно: меня с лазаретом довезли сначала до Лихманштадта (так назывался в это время польский город Лодзь), а оттуда повезли в Калиш, где я снова попала на солому, на этот раз вполне чистую. Калиш был наш конечный пункт. Я списалась со своей невесткой Соней и уже самостоятельно поехала к ней. Она жила со своей дочерью Маюкой и ее тремя детьми в конфискованном польском имении, которое немцы дали Маюкиному мужу, Осецкому, во временное управление. Сейчас его уже там не было: он был мобилизован в армию, а имением ведал управляющий, отчитывавшийся перед немецким командованием.

Соня устроила меня в той хатке, которую они с Валей наняли, чтобы проводить там время его наездов из Вены, где он служил. В остальное время она жила у дочери. Это было летом. У них был свой огородик. Кроме того, они пользовались правом подбирать падающие с фруктовых деревьев плоды (так называемую падалицу), а также собирать почти дико растущую малину (эти продукты не шли в продажу). Этим я занималась по утрам, пока Соня готовила обед. Маюка где-то служила. Это пребывание на лоне природы, в кругу своих близких, оставило во мне очень приятное воспоминание. Однако политические события заставили немцев подумывать о своем отходе на запад. Как всегда, все у них было обдумано заранее: экипажи и лошади были предназначены для тех или иных личностей, населявших эту усадьбу. Мне же, как явившейся после установления плана отступления, места нигде не было. Тогда я решила явиться в находящийся в шести верстах от них старческий дом; меня приняли, как старую, незамужнюю, одинокую женщину. Там я прожила около месяца. Соня, а раза два и посетивший их Валя, заезжали за мной и привозили к себе.

В один прекрасный день страничка моей жизни снова повернулась. Из письма Вали я узнала, что Эльвета и ее семья бежали из Югославии и находятся в Вене. Я написала Эльвете письмо. В ответ получила не только ее и Мишино (Михаил Михайлович Родзянко (1884—1956), муж Эльветы) приглашение переехать к ним, но и приглашение младшей ее дочери Алинки, которую я никогда не видела, и которая и меня не знала.

Фото 78. Елизавета Федоровна (Эльвета) и Михаил Михаилович Родзянко с детьми (Сербия). Гимназист, стоящий за отцом, будущий епископ Василий Родзянко

Я была до глубины души тронута таким ее родственным ко мне отношением. С сестрой Эльветой я рассталась в 1916 году, а теперь шел 1944-й год: мы не виделись с ней двадцать восемь лет.

Я пошла в канцелярию приюта стариков и объявила, что отыскалась в Вене моя родная сестра и я хочу ехать к ней. Они, конечно, ничего не имели против того, чтобы избавиться от лишнего рта, но все же, зная все трудности пути, одна из служащих с беспокойством спросила: «Но как же вы поедете в Вену? Одна?» – «Как одна? – ответила я ей, – мне говорили, что поезда битком набиты народом».