Воспоминания баронессы Марии Федоровны Мейендорф. Странники поневоле

Поезд на Вену проходил мимо нашей станции Кутно утром и вечером приходил в Вену. Я понимала, что, если удастся войти в поезд, то выходить и входить в него во время пути не придется. Поэтому я все свои вещи сдала в багаж, а с собой, перекинув через плечо небольшой мешочек, взяла лишь провизию, крутые яйца, апельсины, тартинки и бутылку с питьем.

По своему уже раз примененному способу я встала около пожилого человека, в котором чувствовала решимость войти в вагон во что бы то ни стало. Оказалось, что он уже третий день стремится к заболевшему в Вене сыну. При подходе поезда я первая схватилась за поручни; он за мной. Площадка была полна народом. Но я видела, что стоявший там передо мной довольно молодой человек не хотел впустить ни одного лишнего человека. Тогда я сказала тому, кто пытался войти вслед за мной: «Пихайте меня со всех сил, не бойтесь меня раздавить». Молодой человек не выдержал нашего двойного натиска, и мы оказались на площадке.

Простояв там часа полтора, мне удалось продвинуться в коридор вагона. Там оказался откидной стулик, которым я и воспользовалась. Я была старая, украшенная сединами женщина, и никто не оспаривал моего места. Окружающие меня мужчины так и простояли на своих ногах до вечера. Я спокойно позавтракала взятой с собой провизией. Вагон состоял из закрытых купе. Там люди, попавшие в поезд с начальной станции, могли сидеть. И вот, среди пути, меня пригласили войти в одно купе. Я убедилась, что беспомощной старухе легче проделать такое путешествие, чем здоровенному мужчине.

Подъезжаем к Вене. Вену уже бомбят. Тот вокзал, к которому должен был подойти поезд, был разбит бомбами, и поезд подходит к другому венскому вокзалу. Там меня, конечно, никто не встречает. Багажную квитанцию я не предъявляю. Выхожу с вокзала на площадь. Трамваи не ходят. Иду пешком, спрашивая встречных ближайший путь к Рембрандт Штрассе. И вот, когда я была уже близ нее, встречный мне говорит: нечего туда идти, вся улица разбита бомбами. Я иду дальше, но не знаю, найду ли я своих живыми или наткнусь на их трупы. Эти последние мои шаги не изгладятся из моей памяти. К счастью, сведения встречного оказались преувеличенными. Большинство домов этой короткой улицы действительно были разрушены, но дом моих уцелел.

Я нашла в квартире сначала Мишу, а потом и Эльвету. С Мишей я рассталась, когда он был толстяком. Теперь передо мной стоял высокий, худой человек с очень красивыми и приятными чертами лица. Я не узнала его, а скорее догадалась, что это он. Сестра Эльвета, которая была в прежнее время ниже меня, теперь оказалась выше. Ее я сейчас же узнала. Это не она выросла, а я, состарившись, стала гораздо ниже. Радость моей встречи с Эльветой описывать не буду. Ее дочка Алинка и мой брат Валя тщетно искали меня в это время на разрушенном вокзале и, конечно, очень обрадовались, найдя меня уже дома.

Будучи еще в Одессе и разговаривая с теми, кто собирался оставаться там и которые уговаривали и меня сделать то же, я говорила: «Я не боюсь, что большевики повесят меня на первом телеграфном столбе, но они смогут снова выселить меня из Одессы и лишить общения с вами, моими друзьями. Если же я уеду в Европу, там я повидаю перед смертью всех моих многочисленных родных». На это практичная и умная моя Елена заметила:

«И что это вы говорите? Ваши родственники раскиданы по всем странам. Так вы и будете кататься от одних к другим?» Казалось, ее замечание было правильным, а между тем моя новая страничка жизни именно и состояла в том, что я повидала почти всех моих близких.

Начала с брата Вали и его семьи. От него попала в Вену к сестре Эльвете. В Вене жили в это время моя незамужняя двоюродная сестра Сандра, ее брат Люлик со своей семьей, их сестра Тася Муханова (с сыном), их брат Ника с женой и дочерью. К Эльвете вскоре приехала ее дочь Анна Черткова со своими детьми. Живя у Эльветы, я письменно связалась с племянником Котиком Сомовым. Он и его больная жена звали меня к себе в Штутгарт. Я поехала к нему; его жену Ирину уже не застала в живых. Когда-то давно в Кисловодске я видела ее шестилетней девочкой.

Фото 79. Ирина Дмитриевна Сомова (урожд. Лёвшина) с сыном Николушкой. Конец 1930-х