Из Германии в Париж я ехала в поезде. Было хоть и тесно, но достаточно удобно. Все мы, то есть «ди-пи», ехавшие в Париж, были поручены некой молодой служащей, которая пеклась о нас в пути. На границе Франции она исполнила за нас все необходимые формальности (наш багаж еще в Германии был проверен при посадке в вагон). Я была самая старая пассажирка, но я не была, однако, самая беспомощная: рядом со мной была совсем бессильная старуха-мать, которую одна ее дочь пересылала в Париж к своей сестре. Когда мы рано утром подъехали в Париже к вокзалу, то узнали, что в городе забастовка и автобусов и метро. Меня однако встретил мой племянник Никита, заплатив, вероятно, втридорога шоферу такси (так назывались городские автомобили, исполнявшие в это время в городах роль извозчиков). (
Когда я в 1923 году рассталась с семьей Ольги, Никита был безусым мальчиком. Теперь он был отцом четырех детей и мужем милейшей Сони; она сразу произвела на меня впечатление тех редких людей, в которых не знаешь, чего больше: доброты или ума? После долгих лет пребывания в ее доме моя характеристика сейчас остается та же.
У Никиты жил в это время его младший брат Ярослав, учившийся в соответствующем университете на архитектора, и тетушка его жены, Мария Андреевна Сабурова, старушка на год моложе меня, очень бодрая и подвижная, с которой мы смолоду были в дружеских отношениях, когда и моя и ее семья проживали в Петербурге в последних годах XIX столетия. Если Никита и Соня приняли меня в свою семью и в свои сердца, Маня Сабурова жертвенно приняла меня в свою комнату (другого помещения в их очень маленькой квартире не было), и эту ее услугу я никогда не забуду: с моим приездом она лишилась отдельной комнаты!
Так прошел год. В Париже я застала двух старших дочерей сестры Эльветы. Они были близнецы. Я их знала пятилетними девочками. С одной из них, Анной Чертковой, я возобновила знакомство в Вене, когда она только еще молилась о своем пропавшем без вести муже Сереже. Теперь они жили полные нового счастья, со своими детьми: Володей, Девулькой (Александрой) и новорожденной Маринкой. С ее мужем Сережей я познакомилась, когда он неожиданно появился у нас с Котиком в лагере ди-пи. Ему только что удалось бежать из Румынии. Анна была уже во Франции. Он был еще мирянином. Приехав к Никите, я застала Сережу уже дьяконом. Своего отца, священника, он уже не застал в живых. Отец его скончался, оплакивая своего якобы погибшего сына, чуть ли не накануне того дня, когда до Анны дошло известие, что Сережа жив.
Сестра ее Маша Муравьева и теперь, как и в детстве, была похожа на Анну, как две капли воды. Она жила по другую сторону Парижа, в Enghien-les-Bains. Муж ее Никита был туберкулезный. У них было трое детей: мальчик Сергей и две девочки, Елизавета и Екатерина; третья девочка, Ольга, родилась уже при мне. Я часто ездила их навещать. До Анны было мне близко, и я даже одно время, давала ее дочке Девульке уроки русского языка. До Маши было очень далеко.
Фото 83. Маша Муравьева и Анна Черткова, племянницы тети Мани (старшие дочери Эльветы)