Воспоминания баронессы Марии Федоровны Мейендорф. Странники поневоле

Я уже упоминала как-то, что у нас была пасека. Никита (старший сын сестры Ольги Куломзиной), мальчик пятнадцати лет, заинтересовался пчеловодством и стал помогать нашему пчеловоду в его занятиях. Этот пчеловод потерял на войне ногу, прошел курс пчеловодства и нашел у нас применение своим новым знаниям. Никита полез на очень высокую липу, чтобы поймать севший на нее рой. Он не знал, что липа – весьма ломкое дерево. Ветка под ним обломилась, и он упал на землю. Прибежавшая мать увидела его почти бездыханным. Доктор, вызванный из находящейся в полутора верстах от нас земской больницы, нашел его состояние очень опасным. Он не позволил трогать его с места; это могло бы вызвать внутреннее кровоизлияние или усилить его, если оно было. «Если он не скончается в первые полчаса, то можно на что-то надеяться», – сказал он отцу. Я спросила его, надо ли предупредить также и мать. Он мне ответил: «Мать и так видит». Затем он с грустью добавил: «Остановить внутреннее кровоизлияние можно только дав внутрь несколько капель скипидара, но теперь скипидара нигде не достать». И вдруг старушка Анна Семеновна Ганнибал своим, как всегда, спокойным голосом (И очень скрипучим голосом, который мы иногда, когда старшие не слышали, передразнивали. Комментарий Н. Н. Сомова) говорит: «У меня есть скипидар». Не знаю, скипидар ли или просто на то была Господня воля, но мальчик выжил. Вечером доктор переложил его на матрац, под которым был сбит деревянный помост, и Никита так и лежал на нем днем и ночью, чуть ли не больше месяца, благо погода стояла летняя, теплая, сухая. Кроме того, доктор посадил его на самую строгую, голодную диету. Он объяснял, что если было какое-нибудь кровоизлияние, то оно может образовать внутренний нарыв и этим тоже причинить смертельный исход. Чтобы сгусток рассосался, необходимо, чтобы организм голодал. Никита до сих пор помнит, как, вместо еды, приходили к нему по очереди не только мы, взрослые, но и его двоюродные сестры (дети Юрия), чтобы утешать и развлекать его, и как он больше всего ждал старшую из них, свою сверстницу Ксению.

В течение этого месяца власть как будто укрепилась за большевиками. В селах образовались сельские комитеты – селькомы, а в местечках месткомы с комиссарами во главе. Между прочим, в местечке Дубова таким комиссаром оказался избран мастер слесарных работ, чинивший в прежние времена наши экипажи, а в последнее время даже и тот таран для подъема воды, который был устроен инженером Трембовельским, так что этот мастер ходил у нас под кличкой «второй Трембовельский».

Лев в это время был с нами. Как только стало известно, что власть укрепилась за коммунистами, Лев явился в Дубовский местком (я сопровождала его) и объяснил им, что мы живем в нашей усадьбе, вдали от села, и можем легко подвергаться нападениям всяких банд; поэтому он спрашивает их, можем ли мы и при их власти рассчитывать на их защиту в таких случаях. Надо было видеть, как они были довольны таким оказанным им доверием! И действительно, их опека мне очень пригодилась.

Внезапно явилась к нам коммунистическая делегация от крестьян села Комаровцы, в котором брат Лев был помещиком и лишь недавно построил большой, нарядный дом. Село Комаровцы находилось в Подольской губернии, граничащей с нашей Киевской. Делегация имела предписание привезти брата Льва в Комаровцы. К счастью для него, он был в отсутствии. Узнав, что его здесь нет, они хотели взять его жену. Бедная Соня лежала в этот день в сильном жару. Не вводя их в ее комнату, я с Любочкой (добрая Любочка всегда была с нами в такие минуты) подвела их к окну и оттуда показала им больную. Соня хворала очень красочно: имея вообще чудный цвет лица, она вследствие высокой температуры лежала красная, как рак.

Тогда они постановили взять меня, как сестру. Они не соглашались вернуться с пустыми руками. Пришлось мне собрать вещи и провизию и сесть с ними на их телегу. Вот тут-то и пригодились мне наши местные коммунистические власти. Я попросила арестовавших меня делегатов остановиться в Дубове для переговоров с местным комитетом. Наш комитет дал им официальную бумагу о том, что они меня не отпускают, и я, передав своим успокоенным спутникам всю взятую с собой провизию, вернулась с чувством глубокого облегчения.

Чтобы показать, как мало деревенские власти понимали суть возглавляемого ими коммунизма, свои права и бесправие бывших помещиков, я приведу такой факт: моя мать получила от дубовского комиссара официальную записку за подписью и печатью. Эта записка гласила: «Госпожа баронесса, прошу вас разрешить мне и моему племяннику ловить рыбу удочкой в вашем пруду». И моя мать милостиво разрешила.