Воспоминания баронессы Марии Федоровны Мейендорф. Странники поневоле

В Одесский порт заходили иностранные пароходы и увозили тысячами русских беженцев в Константинополь. Бегство это принимало все большие и большие размеры. Владельцы банков вызывали вкладчиков с ключами от сейфов и выдавали им их бумаги и драгоценности. К сожалению, мы получить свои не могли: Катруся, уезжая, забыла оставить мне ключи от нашего сейфа.

Никола, конечно, должен был тоже уезжать. Я уже выхлопотала ему место на одном из отходящих в Константинополь пароходов. И вдруг, за несколько дней до отхода этого парохода, у него делается приступ возвратного тифа. При этом тифе температура, очень высокая и очень ослабляющая больного, держится несколько дней, потом резко падает, а через несколько дней снова поднимается. За Николой ухаживает проживавшая все это время на Пироговской улице наша Еленочка. Она же хлопочет о продаже его лошади какому-то извозчику. Можно себе вообразить, с какой грустью расстается он с лошадью, спасшей ему жизнь!

А большевики все приближаются и приближаются. Надя Сомова колеблется: уезжать ли ей со своей племянницей Мусей или оставаться? Ее племянник, брат Муси Сережа, служит в Белой армии и находится в Крыму, под начальством генерала Врангеля; ее сестра, Катя Иловайская, полукалека, определенно остается. Наконец Надя решает уезжать. Она оставляет на Елену квартиру и старушку немку, Амалию Андреевну, всю жизнь прожившую в семье Сомовых, и едет в порт. С тех пор мне так и не пришлось с ней увидаться.

Фото 68. Ксения Георгиевна Шидловская (урожд. Мейендорф), дочь Юрия и Наленьки (1902—1995)

К счастью, у Николы температура падает накануне выхода его парохода. Говорю к счастью, потому что при нормальной температуре его с парохода не ссадят. Завтра последний день отхода всех пароходов. Никола может ехать. Но дойти до парохода он не в силах. Надо его отвезти. На чем? Ни извозчика, ни подводы, ни тележки, ни даже ручной тачки нигде не найти. Я избегала весь околоток. С отчаянием в душе поздним вечером возвращаюсь домой (то есть в санаторию). Завтра город будет взят. Никола не избежит расстрела. В темноте, в передней санатории, натыкаюсь на больничное кресло. Меня осеняет мысль. Бегу к доктору; его нет дома, но сестра его дает мне разрешение взять кресло. Никола спасен! (А Тетя Маня совершает еще один героический поступок. Везет Дядю Николу в больничном кресле на другой конец города, в порт, и умудряется убедить капитана битком набитого парохода взять еще одного, при этом больного. После этого Тетя Маня возвращается к моей Бабушке и Дуте и начинает с ними страдную 20-летнюю горемычную жизнь под большевиками. Комментарий Н. Н. Сомова).

Маленькое отступление

Давно (лет пятьдесят до описываемого времени) все улицы Одессы были засажены белой акацией, деревом, не требующим ни поливки, ни ухода, растущим в этой местности, как сорная трава, одно из его свойств: свежесрубленное, оно горит так же хорошо, как самые сухие дрова.

Когда я, рано утром, вышла с креслом за Николой, я увидела, что трех деревьев, росших перед одним домом нашего переулка, как не бывало. Дровяной голод в Одессе был так велик, что в ночь перехода власти из одних рук в другие такой же участи подверглись очень и очень многие деревья в разных концах города; а деревья были кое-где огромного размера. Обыватели умудрялись за несколько ночных часов не только срубить дерево и распилить его на дрова, но и выкорчевать корень (ведь это тоже топливо) и все это унести в свою квартиру, подметя все следы своего преступления.

Итак, я на рассвете тороплюсь на Пироговскую. С помощью Елены одеваю Николу, хотя и ослабевшего, но с нормальной температурой, и сажаю в кресло. В ногах у него его маленький чемоданчик. Кухарка везет кресло. Я иду рядом. Над городом слышна канонада. Я ввожу Николу под руку на переполненный пароход. На палубе люди стоят стеной: яблоку упасть некуда. Никола притворяется здоровым. Но оставить его на палубе нельзя. Протискиваюсь с ним через толпу. Веду его по какой-то лестнице вниз; на повороте помещение со скамьей вдаль полукруглой стены. С краю скамьи может сесть еще один человек; сажаю туда моего бедного больного мальчика и, перекрестив оставляю его. Пароход дает сигналы к отходу. Схожу на берег и смотрю, как пароход отчаливает. С тех пор я Николу уже не видела[72]. И я жива, и он; но мы все раскиданы по белу свету.

33. 1920-й год. приход большевиков в Одессу. Смерть матери