Воспоминания баронессы Марии Федоровны Мейендорф. Странники поневоле

Младших детей кормили молочной кашкой по очереди за неимением посуды. Раз при мне был такой случай: рано утром Ольга сажает на колени Лиленьке маленького Ярослава, чтобы она кормила его кашкой. А Лиленька, нехотя исполняя эту работу, пискливым голосом говорит: «Я ведь тоже есть хочу». Тогда Ольга ласково говорит ей: «Тебе трудно, потому что ты не так думаешь. Я тебя научу: давая ему кашку, ты с каждой ложечкой представляй себе, как ему вкусно и как он рад, и сама радуйся с ним. А потом я тебе дам кашки, и тебе тоже будет и вкусно и весело». Лиленька успокоилась. Вот как умела Ольга по-христиански воспитывать детей.

Позавтракав, я отправлялась на базар купить кусок мяса или сала, иногда захватив с собой на продажу наименее необходимый предмет из сохранившихся вещей. От базара ходьбы было больше часа через весь город и парк, за которым находилось училище. По возвращении надо было вычистить из-под коровы навоз, отвести ее на водопой, задать ей корму и сварить обед и ужин на семь человек. Иногда приходилось затеять стирку, для этого принести ведер шестнадцать воды из долины, где протекал ручей. А иногда замесить хлеб и испечь его.

Будучи по натуре очень не проворной, я работала без передышки целый день и сильно уставала, несмотря на то что Ольга брала на себя всю сидячую работу. Возвращаясь с базара, я знала, что вся недоделанная дома работа не даст мне возможности отдохнуть. Поэтому я зачастую малодушно ложилась по дороге под каким-нибудь деревом и засыпала на полчаса крепким сном, смущая этим проходящих. Но мне было все равно. Раз зимой я возвращалась темным вечером и стала засыпать на ходу: пройду несколько шагов и пошатнусь, потому что уже заснула. Я боялась упасть в снег и заснуть на морозе. К счастью, до дома было уже недалеко.

Так проходила зима. Вещей на продажу оставалось меньше и меньше; корова отдаивалась и обещала в скором времени подарить нам теленка. Чтобы поддержать питание детей на должном уровне, Ольга стала фабриковать сухие дрожжи взамен трудно доставаемых свежих и продавала их. В большом недостатке оказывалось мыло. Никита, который еще раньше из любознательности и любви к физике и химии научился у какого-то знакомого создавать из золы суррогат каустической соды, решил заняться по вечерам фабрикацией мыла. Это ему вполне удалось; его мыло чуть ли не превосходило качеством хорошие сорта, имевшиеся на базаре. Беда была лишь в том, что на маленькой плите кипятить золу, обращая ее в щелок, можно было лишь в небольшом количестве. Определить крепость полученной соды, за неимением ареометра, было нелегко. Проработав вечера два, запылив всю комнату золой, Никита только на третий день получал (а иногда и не получал) желаемый фунт мыла.

Оба мальчика иногда за отдельную плату нанимались в том же управлении, где служили, на сверхурочную работу при какой-нибудь машине. Со своей стороны и я предлагала свои услуги, когда в экономии требовался побочный поденный труд. Так, помню, я целый день просидела в сыром, холодном погребе, отбирая хорошую картошку от гнилой, а другой раз, тоже целый рабочий день, поднималась по лестнице с двухпудовым мешком зерна на спине, чтобы высыпать его в так называемые закрома. Хотя мне в том 1921 году стукнуло зимой 52 года, у меня не заболевала ни спина, ни мускулы рук или ног. Я всегда благодарила Бога за дарованные мне силы и всегда хвасталась ими. Подвернулся мне и урок с одной девочкойполькой.

Подходила весна. Федор получил своего поросенка; он сидел в яме и благополучно рос там. И вдруг он умудрился выбраться из ямы и побежал. Я за ним. Он дальше. Я ускоряю шаги. Он тоже. Я замедляю, надеясь, что он повернет или остановится. Но нет. Продолжает все по той же дороге дальше и дальше. Я упорно поспешаю за ним. Вспоминаю украинскую поговорку:

«Не мала (не имела) баба хлопот – купила порося, та и на свои гроши». Смеюсь над собой, но продолжаю погоню. Наконец какой-то встречный помог мне его поймать, и я на руках как ребенка принесла его домой. Пришлось взять его в нашу комнату, пока мальчики не удосужатся углубить его яму. А тут еще предвидится прибыль: корове время отелиться. Соседки наши (жены других работников) обещают помощь, осматривают корову, говорят: «Не раньше, как через неделю».

Я под вечер, как обычно, иду вычистить помещение коровы, вывожу ее, привязываю к столбу. Накрапывает дождик. Корова начинает нетерпеливо мычать. Я приписываю это ее нежеланию стоять под дождем. Оканчиваю свое дело, ввожу ее обратно. Она успокаивается, и я запираю за ней дверь. На следующее утро натыкаюсь в ее темноватом погребе на громадного теленка. Добросовестное животное, корова-мать, исполнила свое дело без всякой человеческой помощи.