Я предъявила начальству требование оставить только одного петуха, но начальство долго не знало, куда деть нежелательных. Наконец я с радостью узнала, что их передали в какое-то другое куроводство: обязали приехавшего оттуда заведующего взять их и увезти. Каково же было мое удивление, когда моя знакомая пригласила меня к себе на обед. Она, оказывается, была знакомая этого награжденного петухами заведующего, а он, не желая возиться с петухами, подарил их ей на зарез, с тем чтобы она скрыла их у себя на чердаке. Так она и сделала, а я очень вкусно пообедала в этот день.
Привожу это как пример того, что всюду заботились не о пользе государственного хозяйства, а лишь о том, чтобы в книгах прилично вывести в расход ту или другую живность.
Был и такой случай. Одна курица никак не могла снести яйцо и могла даже околеть в этих страданиях. Избавить ее было очень легко: смазать проход яйца постным маслом. Я просила дать мне таковое; но в хозяйстве ни подсолнечного, ни деревянного (лампадного) масла не оказалось: купить же его по базарной цене не имели права. Так мне и отказали. К счастью, у меня нашлась сердобольная соседка, которая, пожалевши курицу, подарила мне для нее чайную ложечку своего запаса, и курица была спасена.
За это время мне удалось, не помню, по какому делу, побывать на нашем покинутом хуторе. Поехала я с чужим крестьянином, путь которого лежал мимо наших мест. Не доезжая нашей Ольшанской Слободки, он остановился в чужом селе и, попросив позволения навестить своего знакомого, оставил меня сидеть на возу. Но сидела я не долго: он является со своим знакомым, и тот просит и меня к себе. Там меня угощают горячими малороссийскими варениками с творогом; да еще к ним подана и сметана. Я для обоих – чужая. Но не сидеть же этой чужой на возу у ворот, пока они завтракают! Из разговора выясняется, что я бывшая помещица соседнего села.
Когда мой возница подвез меня к указанному месту и я протянула ему обещанную сумму денег, он наотрез отказался их взять. «Нет, с вас я не возьму». – «Да ведь ты же сговорился со мной?» – «А я тогда не знал, кто вы».
Привожу этот факт, чтобы еще раз подчеркнуть, что «классовой ненависти», даже среди посторонних крестьян, я не видела. В его глазах я была помещица, то есть наиболее пострадавшая.
Я посетила наше пепелище. Говорю пепелище, потому что мы уже знали о том, что наш дом был сожжен. Начали его грабить жители села Большой Ольшанки, расположенной недалеко от нашей усадьбы, по ту сторону речки, составлявшей границу имения. К ним присоединились и свои. Думаю, что они раньше разобрали все деревянные части, полы, стропила, растащили мебель, а потом уже сожгли и библиотеку и весь оставшийся хлам. Во всяком случае, когда я подошла к месту дома, то увидела только каменный фундамент и кое-какие остатки глиняных стен. Полов не было, но и обугленных балок было не видать. Пожар был, очевидно, после ограбления, чтобы скрыть следы преступления.
Прошлась я и по саду. Он сохранился в нетронутом виде: власти передали его в пользование группе работавших в нем прежде крестьян. Проходя по фруктовому саду, я наткнулась на сидевшего там на скамейке монаха. Оказался священник-монах, отец Фавст, появлению которого селяне очень обрадовались и дали ему право пользоваться двумя рядами яблонь с еще не поспевшими яблоками. Стояло у него там и несколько ульев. Он посадил меня рядом с собой и долго описывал мне окружающую его идиллию.
Между прочим, узнав от меня, кто я, он рассказал мне, что в день Марии Магдалины (22 июля старого стиля) он служил в церкви заказанную ему крестьянами панихиду по моей матери; это был день ее Ангела. Было это в 1921 году. Мать моя скончалась весной 1920 года. Ехала я туда с тяжелым чувством, а возвратилась в Умань, после беседы с отцом Фавстом, с каким-то чувством умиротворения и умиления.
Дни шли за днями, недели за неделями. Наконец уже в августе получила первые известия от сестры:
«Три подводы проехали благополучно; две задержаны, одна из них наша; находимся в Новоград-Волынске (следует адрес). Приезжай скорей. Привези денег и теплые вещи».