Воспоминания баронессы Марии Федоровны Мейендорф. Странники поневоле

Теперь надо теленка отделить от коровы, выдаивать ее и кормить этим молоком бычка. Куда поместить его? Берем и его к себе в комнату и ищем на него покупателя. А пока он то и дело растопырив ноги становится посреди комнаты, а по полу (пол в комнате имеет покатость) бежит ручей под детские кровати. Итак: с одной стороны теленок, с другой бегающий по всей комнате поросенок, а с третьей петух и курица. Нам с сестрой приходится убирать за ними весь день. Только перед самой Пасхой нашелся покупатель на теленка.

Яма для поросенка была углублена, мы вздохнули свободно. Не могу удержаться, чтобы не привести анекдот. Бедный многосемейный еврей пришел к раввину и жалуется ему, что не может никак славить Бога.

«Слушайся только меня, – ответил раввин, – и через неделю ты прославишь Бога». Он приказывает ему в его тесную единственную комнату взять сначала петуха и курицу, потом утку и гуся, ягненка и овцу. Каждый день еврей приходит к нему и говорит: «Совсем не стало легче», наконец раввин велит взять в комнату и козла. И вот на седьмой день раввин предлагает ему выпустить из комнаты все это население. «Слава Богу!» – восклицает от глубины души бедняга. Мы с сестрой буквально пережили это чувство.

Была уже Страстная неделя. Мы принялись за приведение в чистоту нашего помещения. Сестра настаивала на том, чтобы побелить стены, хотя бы до уровня человеческого роста; мы начали эту работу в пятницу утром и не отдыхая проработали всю ночь, а потом и всю субботу, то есть 36 часов без отдыха и без сна. Но добились своего: комната была приведена в праздничный вид. В пасхальную ночь сестра осталась ночевать с детьми, а я и Никита отправились к заутрене. Не пропускать же этого всепобеждающего возгласа «Христос Воскресе!» и ответа на него «Воистину Воскресе!»

Вспоминая все трудности той зимы, я могу сказать, что хотя мы с сестрой и недоедали, но голода в полном смысле слова не испытывали. Что было трудно – это резкая боль в пальцах, когда приходилось голыми руками работать на морозе: прорубивши прорубь, полоскать белье в ледяной воде или, еще хуже, брать охапку замерзшей соломы и нести ее в хлев. Холодно бывало и в доме: иногда картошка, лежащая на полу, замерзала, но у нас было чем укрыться, только раздеться и вымыться было почти невозможно. Мы жили в пыли (от золы, которую Никита просеивал тут же в комнате) и в копоти (от топки дымящих плит). Но мы жили в своем окружении и не страдали от насекомых. Не было у нас ни блох, ни клопов, ни вшей.

35. Переход Ольги через границу

Наступила весна. Курочка приносила яички. Корова снова обильно снабжала нас молоком. Все было хорошо. Но сердце матери ныло и щемило: неужели сыновья ее так и останутся чернорабочими? Надо как-нибудь выйти из этого положения. Поэтому, когда она узнала, что некоторые жители Умани нашли пути для перехода границы (путь шел через Волынскую губернию), она сейчас же решила присоединиться к ним. Она двинулась с детьми, я осталась в резерве.

Еще до их отъезда я заблаговременно попросила заведующего фермой взять меня на службу. Он дал мне должность ученой птицеводки. Таким образом, за мной осталась квартира. Когда я пришла к главному заведующему извиниться за племянников, что они не могут вернуться вовремя после разрешенного им отпуска, я увидела, что он очень вознегодовал на них; и увидела также, как лицо его смягчилось, когда я открыла ему, что вся семья уехала навсегда, делая попытку перейти границу.

Перед отъездом Ольга поручила мне найти какую-нибудь женщину, нуждавшуюся в молоке для своего ребенка, и снабжать ее молоком от нашей коровы. «Быть может, тогда найдется кто-нибудь, кто будет подкармливать и моих детей», – говорила она. Я исполнила ее просьбу, и даже мне удалось через кого-то устроиться так, что получавшая молоко не знала, от кого оно. Мои обязанности птицеводки состояли в следующем: я была одновременно и «опытная» птицеводка и чернорабочая. Я утром щупала кур, выпускала тех, которые снеслись, каждую породу в свой садик, задавала им корму и чистила курятник. Часам к двенадцати я снова навещала своих опекаемых. Вечером, накормив их еще раз, ждала, чтобы они устроились на своих насестах, и тогда запирала их на ночь.

Птицеводство в этом хозяйстве было совсем небольшое. Особенно мало было курочек породы черных лонгшанов, очень длинноногих, разводимых на мясо. С ними был такой анекдот: на 5 или 6 кур вместо одного было целых 4 петуха. Они, конечно, не могли помириться между собой. Более слабые боялись более сильных и потому шли на покой по очереди, ожидая, пока уснет самый сильный, потом второй и т. д. Мне приходилось долго ждать, когда все четыре окажутся в курятнике.