Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву

Вернемся к нашей экскурсии на Хермон. После долгого ожидания мы получили разрешение сирийских властей и пустились в путь на Хермон. Мы проходили через друзские деревни. Я помню прекрасную природу (зелень, ручейки, роднички) на пути на Хермон. Правда, одну ночь пришлось провести в болотистой местности, где с трудом удалось найти сухой бугорок для палатки. Всем нам раздали по таблетке хинина против малярии. Заснули мы под шум журчащей воды. Я помню, что по дороге через одну друзскую деревню одна из старших девушек Рахель Раби пожаловалась на головную боль и плохое самочувствие, и Барух предложил ей остаться в деревне у арабской семьи, а на обратном пути мы ее заберем. Я не помню, согласилась ли она отказаться от подъема на гору и остаться в деревне, но не было и разговора о страхе остаться в арабской деревне.

Наконец мы прибыли в друзскую деревню, расположенную у самого подножия Хермона. Я не помню, чтобы я тогда отличала друзов от других арабов. Для меня все эти деревни были арабскими. Барух предупредил нас, чтобы мы не забывали, что мы школа – «медресе», и не разговаривали на политические темы. Некоторые из нас – парень из сефардов, Симха – владели арабским языком, а некоторые знали не только арабский, но и французский. Мы установили палатки на свободной площадке посреди деревни. Жители приняли нас с приветливым любопытством. Туризм тогда не был развит. Мы, девочки, входили в дома жителей. Женщины с синими «стрелками» под глазами приветливо приглашали нас войти. Тогда не было принято краситься таким образом.

Вечером, когда мы сидели вокруг костра, пришли мужчины деревни и уселись вместе с нами. Беседа была оживленной, но я не помню ее содержания и на каком языке она велась. Сирийцы тогда вели освободительную борьбу против французского владычества, и старшие из нас старались не затрагивать политические темы.

На следующий день с утра мы начали восхождение на Хермон. Я была здоровой, крепкой девочкой и поднималась без посторонней помощи; но Симха была слабой, и ее вели два парня, поддерживая с двух сторон. Наконец мы добрались до вершины и увидели покрытую снегом площадку. Снег мы встретили восторженно. Среди нас был сефардский сабра, «сходивший с ума» от восторга и восхищения: о снеге он ранее знал только по картинкам. Мы сфотографировались, стоя в снегу. Когда наша организация ушла в подполье, перестав быть легальной, нам приказали уничтожить эти снимки. Так я порвала среди других фотографий этот снимок, снимок университета. Только один снимок этой эпохи случайно сохранился: класс в скирде соломы. Не забуду спуск с Хермона. Как трудно спускаться с горы! Может быть, этот склон был особенно крутым. Я справлялась с большим трудом, а Симху и на обратном пути продолжали поддерживать два парня. Несмотря на трудности, я испытала громадное удовлетворение от этого похода и никогда не забуду его: красоту пейзажа, аромат густой растительности, журчание ручейков, арабские деревни, гору Хермон и снег.

Кроме того, Симха и я были младшими детьми в группе молодежи. Все члены группы относились к нам с особым вниманием, они заботились о нас, как старшие братья и сестры.

Мои «литературные» попытки

Однажды по пути из школы домой остановились мы с Симхой на улице Герцля возле каменного забора напротив гимназии. И вот я читаю ей свое «произведение»: рассказ. Нам было тогда 12–13 лет. Не помню содержания рассказа. Вдруг Симха саркастически засмеялась. «Что же тут смешного?» – обиженно спрашиваю я. «В литературном произведении, – отвечает она, – не пишут о высоте забора в сантиметрах». Этой «ядовитой» критикой Симха положила конец моим литературным попыткам.

Симха любила насмехаться надо мной. Бывало, она идет рядом со мной и обзывается: «Лея толстая! Лея толстая!» Однажды я решила, что обедать больше не буду. В тот день я действительно не обедала, но вечером съела двойную порцию. Это была первая в моей жизни диета. У Симхи не было матери, и после школы она приходила к нам, где и находилась до вечера. Моя мама любила и жалела ее. Если Симха не приходила к нам несколько дней, то мама беспокойно спрашивала: «Где твоя подруга?»

На улицу Левински мы переехали во время летних каникул. Симха не знала наше новое место жительства. Тогда она пришла на рынок, встала вблизи от прилавка родителей. Идиш она тогда еще не знала. Когда мама собралась домой, Симха молча пошла за ней: Симха не знала идиш, а мама не знала иврит. Выйдя из барака вечером, я увидела маму и шагающую за ней Симху.