Воспоминания. Из жизни Государственного совета 1907–1917 гг.

П. А. Столыпин не пожелал, однако, воспользоваться таким формальным отводом и испросил высочайшее соизволение на то, чтобы дать ответ по существу запроса; в последнем, впрочем, вопрос об увольнении в отпуск П. Н. Дурново и В. Ф. Трепова, без их о том прошения, был обойден молчанием.

Отчасти поведение П.А. Столыпина в данном случае, думается мне, объяснялось тем, что, по существу, это был человек прямой, смелый и готовый брать на себя ответственность за свои поступки. Отчасти могло играть роль и то обстоятельство, что он сразу почувствовал всю шаткость своего положения. При дворе к тому времени, в сущности, уже перестал пользоваться фавором. Правые вообще недолюбливали его, считали, что все, чего можно было ожидать от него в качестве домкрата революции, им уже было сделано, и исподволь давно вели против него неустанную атаку. Они сумели очень ловко очернить его в глазах государя. С одной стороны, намекали на его диктаторские замашки, обвиняли его в стремлении оттеснить государя на задний план.

С другой стороны, стали указывать на то, что он предается конституционным иллюзиям и недостаточно блюдет священные прерогативы верховной власти. В последнем отношении правыми мастерски был использован инцидент с законом о штатах Морского генерального штаба, за который стоял Столыпин, который он провел в Государственном совете, несмотря на оппозицию правых, и который, в конце концов, не был утвержден государем, в свое время изъявившим согласие на внесение его в законодательные учреждения. Теперь от Столыпина отворачивалась и Государственная дума, которой он, как ему казалось, в данном случае так далеко пошел навстречу. При таких условиях ему нечего было терять: приходилось играть va banque[269].

Как бы то ни было, психология П. А. Столыпина все же была понятна. Понятным было и волнение, охватившее Государственную думу. Вопрос, неожиданно выросший перед ней и вообще перед всей страной, имел слишком серьезное конституциональное значение. Молча терпеть подобные прецеденты значило сводить весь новый строй на нет.

Гораздо сложнее была позиция Государственного совета. Менее всего он в то время казался призванным играть роль стража конституционных начал. Вся многочисленная и влиятельная группа правых вообще была враждебно настроена против нового представительного строя. Она исходила из взгляда, что самодержец, который своим односторонним актом даровал новый строй, сохранил неотъемлемое право в любой момент односторонним же актом упразднить его. Избирательный закон 3 июня 1907 г.[270], изданный в нарушение как ст. 86, так и ст. 87 Осн[овных] зак[онов] 1906 г.[271], с их точки зрения являлся не нарушением закона, а простым проявлением сохранившейся и после всех конституционных реформ полноты самодержавной власти. Умеренно либеральным элементам из числа назначенных членов мешала занять определенную позицию их бюрократическая психология, принадлежащие к центру выборные члены в подобного рода случаях инстинктивно чувствовали себя в положении беспастушного стада, хотя прямо, быть может, и не сознавали этого. Прогрессивные элементы левой группы были слишком малочисленны, чтобы без поддержки других групп вносить какие-либо запросы, так как на основании ст. 54 Учреждения] Государственного] сов[ета] для этого требовалось не меньше 30 подписей[272].

Если прибавить к этому, что и формальные основания для внесения запроса представлялись не бесспорными, что запрос не только бил по премьеру, но косвенно задевал и монарха, то предъявление запроса со стороны Государственного совета могло считаться совершенно немыслимым. Так мне лично и казалось.

И тем не менее невероятное свершилось. Запрос не только был предъявлен по адресу председателя Совета министров, но Государственный совет принял его, и весьма значительным большинством, близким к квалифицированному большинству двух третей собрания, признал объяснения Столыпина неудовлетворительными.

Два момента сыграли в этом отношении решающую роль. Первым, чисто личным, явился двойной удар, нанесенный Столыпиным членам правой группы, этот удар был воспринят ими как личное оскорбление.

Правых интересовала не конституционная сторона вопроса, над которой они и не задумывались. Их затронуло то, что П.А. Столыпин осмелился в такой демонстративной форме вступить в открытую борьбу с ними, пренебречь их мнением и показать, что он вполне может обойтись без них. Особенно же их возмутил акт принудительного увольнения в отпуск до конца года двух из самых активных членов правой оппозиции, из которых П. Н. Дурново вдобавок состоял еще в близком свойстве с председателем Государственного совета М. Г. Акимовым.