Другой, не менее характерный в своем роде, инцидент имел место во втором заседании, во время которого присутствующему на нем П. А. Столыпину пришлось выслушать немало горьких истин. В своей речи Столыпин коснулся, между прочим, и своего отношения к Государственному совету, выразил свое глубокое почитание высокого собрания и заверил, что он отнюдь не имел в виду посягать в чем бы то ни было на права верхней палаты. Я воспользовался в своей ответной речи этим заявлением и начал с того, что дело не в словесных заверениях, а в реальном образе действий премьера, свидетельствующих о полном пренебрежении его ко всем правовым основам нового представительного строя и, в частности, к неотъемлемым правам обоих законодательных учреждений. Затем я перешел к анализу явного надругательства над ясным смыслом ст. 87 Осн[овных] зак[онов], проявленного в данном случае фактом трехдневной приостановки работы обеих палат и обнародованием закона о западном земстве в порядке ст. 87 Осн[овных] зак[онов], коснулся принудительного увольнения в отпуск двух членов Государственного совета и закончил тем, что России нужен не великий визирь, а такой премьер, который не на словах только, но и на деле стоит на страже закона и нового строя. Речь моя была построена так, чтобы не разбить назревающего большинства, и поэтому я старался сказать все, что нужно было сказать по существу, избегая дразнящих и пугающих это большинство слов, вроде прямого наименования нового строя конституционным. Внутренне я был очень взволнован: незадолго до этого имело место увольнение без прошения моего близкого друга, члена Государственного совета А. А. Мануйлова от поста ректора Московского университета, последовавший за сим разгром старейшего русского университета и требование правительства о признании А. А. Мануйлова выбывшим из состава членов Государственного совета, удовлетворенное Советом. А тут новое кричащее нарушение всех основ конституционного правопорядка и новое дерзкое посягательство на гарантированные законом права членов верхней палаты. Все это определило тон моей речи.
По-видимому, она обратила на себя внимание, по крайней мере, многие члены Совета после этого поздравляли меня и говорили, что она была самой сильной из всех речей, сказанных по данному поводу. Как бы там ни было, но общее настроение сложилось исключительно благоприятное для инициаторов запроса. Можно было ожидать, что Государственный совет квалифицированным большинством двух третей признал объяснения председателя Совета министров неудовлетворительными.
Этого, однако, осторожные люди как раз не желали допустить, так как не были уверены, что из представления дела на высочайшее благовоззрение может выйти. А вдруг государь возьмет да и согласится с точкой зрения П. А. Столыпина. Тогда неизбежно возникнет явный конфликт между Государственным советом и верховной властью, конфликт, из которого кто-то, но уже никак не Государственный совет, может выйти победителем. Следовательно, надо было принять решительные меры, дабы голосование не дало столь чреватого неучтимыми последствиями результата. Для этого надо было откомандировать из числа сторонников запроса столько лиц для подачи голоса за Столыпина, чтобы, с одной стороны, все же сохранилось внушительное большинство в пользу признания ответа его неудовлетворительным, но чтобы вместе с тем не хватило нескольких голосов до большинства двух третей.
Задание это действительно было блестяще выполнено. Подсчет записок, поданных за и против признания объяснений министра неудовлетворительными, дал именно тот результат, которого организаторы указанной махинации добивались: недоставало нескольких голосов до квалифицированного большинства. О том, что это не было случайностью, а явилось именно в результате тонко продуманного и ловко проведенного в условиях тайного голосования маневра, мне в частном разговоре с торжеством сообщил впоследствии П. М. ф[он] Кауфман-Туркестанский. Он вменял проведение этой хитроумной комбинации, подсказанной, в сущности, чувством страха, в особую заслугу группы центра. Роль левой группы, сказал он мне, была весьма простая: она исчерпывалась подачей голосов против признания разъяснений премьер-министра удовлетворительными. А вот центр должен был учитывать возможные последствия слишком полной победы, проявить государственную мудрость и предотвратить подобную слишком громкую победу, что он и сделал.