Воспоминания комиссара Временного правительства. 1914—1919

О причине конфликта я знал уже от Керенского, который дал мне ознакомиться с запиской Корнилова и высказать мнение о ней. В записке этой, подписанной Корниловым, Савинковым и Филоненко, указывалось на необходимость немедленного принятия целого ряда мер в армии и в тылу. В сущности, предлагались определенные тенденции к сокращению полномочий комиссаров, к установлению законных рамок деятельности комитетов; говорилось снова о введении отдания чести и дисциплинарных взысканий. Для тыла требовалось введение смертной казни за ряд преступлений, милитаризация железных дорог и всех отраслей промышленности, связанных с войной. Я сказал, что записка, в общем, формулирует те задачи, которые ставит перед собой само правительство, если исключить милитаризацию дорог и промышленности. Но она написана в таком вызывающем тоне, что ее опубликование может привести к большим бедствиям. Тогда надо решиться идти против комитетов и не рассчитывать на их помощь. И дело было в такте, тоне, а не в существе. Таково было, приблизительно, мнение и Керенского.

Но я видел, что ему приходится выдерживать напор серьезнейших и разнообразных влияний. Ряд лиц толкал его в одном направлении – принятия записки в качестве правительственной программы. Я и на себе испытал влияние этих сил. Не успел я войти в Военное министерство, на меня буквально наскочил один из друзей Керенского и стал говорить о том, что единственное спасение России в… Савинкове. То же самое подробно, хотя и осторожнее, развивал Степун. То же писали «Биржевые ведомости», «Речь»…

Со Степуном у меня был весьма интересный разговор. Он доказывал мне, что Керенский слаб, нерешителен, что, вечно колеблясь сам, он только мешает другим. Я же убеждал его в необходимости примирения. Иллюстрируя фактами из жизни фронта, я доказывал, что хотя поворот в сторону сильной власти и нужен, но он невозможен без постепенности и осмотрительности. Я соглашался с общим направлением политики Савинкова, но при условии, что она будет проводиться под руководством Керенского, который шире воспринимает русскую жизнь и не даст совершить недопустимо крутой поворот.

Степун обещал соответственно воздействовать на Савинкова, я же должен был убеждать Керенского вернуть Савинкова.

* * *

Теперь я ясно представлял себе атмосферу в Петрограде… После приезда я был вызван Керенским, которого застал в большой тревоге. Первым его вопросом было: почему я приехал, не случилось ли чего-нибудь? Я ответил, что армия остановилась на венденских позициях и, по-видимому, удержится там.

– Нет, не в этом дело… А в штабе фронта ничего?

И Керенский рассказал мне об ультиматуме Корнилова.

Я высказал твердое убеждение, что Корнилов, выступая против Временного правительства и отметая всех деятелей революции, не имеет ни одного шанса на успех. Армия не признает его ни на один день. Но вообще нужно все сделать, чтобы предотвратить конфликт, армия не выдержит его.

Керенский просил меня немедленно связать с Северным фронтом и предупредить главнокомандующего о возможном конфликте. Я отправился на телеграф говорить с Клембовским и армиями. Между прочим, отправил также телеграмму Корнилову с довольно наивными, но искренними заклинаниями не доводить дело до разрыва, так как конфликт между Ставкой и правительством сделает совершенно невозможным и даже отчаянным положение офицерства.

2. Керенский, Савинков, Корнилов

Хотя в дни кризиса я почти безотлучно находился в Зимнем дворце, но был настолько занят переговорами с фронтом, что восстановить полную картину событий мне не под силу, тем более что она складывалась из массы мелочей, недоразумений, действий второстепенных лиц.

Однако мне приходилось сталкиваться в очень интересные моменты с Савинковым, Керенским, Филоненко, и картина рисуется мне в следующем виде.

Имея в основе своей глубокие, давно складывающиеся настроения различных слоев населения, конфликт ярко окрашен особенностями главных действующих лиц.