Воспоминания комиссара Временного правительства. 1914—1919

Во дворе показались испуганные, встревоженные лица солдат. Я отделил десяток юнкеров и хотел направиться во двор. Но мне показалось, что задача может быть выполнена и без боя, что большевики, засевшие там, сами сдадутся, увидев, что вся улица в наших руках. Но вдруг со стороны Мариинской площади затрещали выстрелы. Вмиг от моей роты юнкеров осталось на улице только несколько человек, остальные все попрятались по подворотням и в подъездах домов. Положение было не опасное, так как я, стоя все время на улице и сравнительно спокойно наблюдая за всей картиной, не слышал, чтобы пули свистели мимо нас. Но я не мог определить, откуда именно идет стрельба: с крыш, из окон? Кто стреляет? Какие меры нужно принять? Но стрельба затихла, и юнкера стали понемногу смущенно появляться опять. Я подумывал уже о решительных действиях, но показался броневик, и опять тревога в моих рядах. Однако броневик тихо и спокойно прошелся несколько раз мимо нас по улице, а потом стал у ворот телефонной станции, направив на нас пулеметы.

Я решил снять осаду, так как чувствовал, что мои юнкера смущены всей обстановкой, да и я потерял уверенность в легкости выполнения задачи. Чтобы не подвергать опасности ту половину роты, которая стояла дальше, проводя ее в строю мимо броневика, который мог открыть огонь по отступавшим, я повел ее кружным путем – по Гороховой и улице Гоголя.

Той же полуроте, которая стояла ближе к Невскому, я через офицера дал приказ немедленно возвращаться на Дворцовую площадь. Моя полурота вернулась благополучно. Но та, которая была ближе, была окружена на Невском броневиками и значительным отрядом большевиков и разоружена.

Так окончилась единственная, насколько я знаю, попытка активного сопротивления большевикам.

Убедившись на опыте, что активная борьба вокруг дворца почти, невозможна, тем более что было очевидно, как таяли наши слабые силы и как сужалось кольцо большевиков, которые уже стали выглядывать у штабных ворот, я сделал предложение, чтобы правительство немедленно оставило дворец. Я доказывал, что еще имеется полная возможность покинуть дворец, не рискуя быть арестованными, и перейти в другое помещение, откуда уже организовывать борьбу. Слишком пустынно было в Зимнем дворце и мертвенно. Конкретно, я предлагал перейти в Городскую думу, где, по телефонным сведениям, собрались все представители общественности и где намечался действительный центр борьбы.

Но только Гвоздев соглашался со мной. Остальные члены правительства решительно отказались. И быть может, они были правы… Лучше было погибнуть в пустынном Зимнем дворце и быть арестованными толпой ворвавшихся солдат, чем оказаться окруженными и поддерживаемыми теми, кто вчера еще винил правительство в том, что оно вызвало большевизм.

Вообще, в правительстве было желание проявить упорство и мужество. Кишкин и Коновалов запомнились своим подъемом и непрерывными благородными жестами. Но более характерен для обстановки и исторического момента был Малянтович. Он ничего не говорил, а только слушал. Его глаза скорбно сияли. И было ясно, что он прекрасно понимает все причины событий, видит их последствия, но отчетливо сознает безнадежность борьбы, страдая от неспособности не только сделать, но и вообще делать что-нибудь для предотвращения опасности…

Чтобы устранить всякие сомнения, правительство устроило закрытое заседание и постановило оставаться во дворце и защищаться до последней степени.

Между тем большевики подступали к Дворцовой площади. У ворот дворца юнкера устроили баррикады из бревен и очистили всю площадь, так как были случаи разоружения постов: к юнкерам приближалась кучка людей, словно прохожих, останавливалась, схватывала винтовки и, угрожая револьверами, отнимала их.

Темнело. В руках правительства оставался только Зимний дворец, пустынный, молчаливый; лишь на дворе оставшиеся кучки юнкеров шумели, чего-то требовали, о чем-то совещались. Выбрали депутатов «для того, чтобы выяснить намерения правительства». К депутатам вышло правительство, кажется, в полном составе. Говорил Кишкин – с подъемом, но мужественно и спокойно, что правительство решило не покидать дворца и оставаться в нем до последней возможности.

Юнкера слушали, не возражали, но и не соглашались. Один юнкер пытался было выразить готовность с радостью умереть за правительство, но явный холод остальных товарищей сдержал его порыв.

Еще раз соединился со Ставкой и переговорил с Духониным. Выразил недоумение, почему войск еще нет в Петрограде… Передал результат переговоров правительству. Сообщил кому-то из министров, что собираюсь пробраться из дворца в город. Вышел на площадь, перелезая через неохраняемые баррикады у ворот. Около Александровского сада задержали… Показал свой старый офицерский документ – пропустили.

* * *

Отправился в Городскую думу, где был оживленный бурлящий центр общественной антибольшевистской работы… Было крайне приятно почувствовать себя опять на людях, не среди обреченных. Все помещения полны народу. Много заседаний. Много предложений. Много бодрых, решительных слов и уверенных лиц.