Доктор Диллон отмечает в своей книге, что граф Витте боролся против моего назначения на пост министра иностранных дел после смерти графа Муравьева. Предубежденный против моего независимого характера, он убеждал императора назначить графа Ламсдорфа, который был известен ему как человек весьма податливый, что делало его полным хозяином в вопросах иностранной политики. Доктор Диллон прибавляет, что граф Витте совершил ошибку, так как именно благодаря моему независимому характеру я имел бы возможность помочь ему значительно больше, чем мог сделать это граф Ламсдорф, сопротивляясь образованию за моей спиной тайного правительства, составленного из авантюристов, и настаивая перед императором на отставке Безобразова и его друзей.
Так как доктор Диллон говорил об этом с самим графом Витте и ввиду того, что это совпадает с тем, что я слышал из других источников, имею все основания верить этому.
Он не ошибался в этом отношении, так как, конечно, он нашел бы во мне соратника по борьбе с корейской авантюрой, который сопротивлялся бы ей в самой энергичной форме вместе того, чтобы следовать нелепой доктрине графа Ламсдорфа о слепом повиновении своему государю.
Я не вполне уверен, что мне удалось без гнева и пристрастия нарисовать портрет графа Витте. Его характерные черты чрезвычайно сложны и варьируют между проявлениями действительного величия и неожиданной слабости, но со всеми его недостатками это был один из величайших государственных деятелей.
Обращаясь теперь от графа Витте к графу Ламсдорфу, министру иностранных дел с 1900 по 1906 год, легко заметить абсолютную противоположность между этими людьми, которые, однако, никогда не порывали своей личной дружбы и близких политических отношений. В противоположность грубой и несветской внешности Витте, граф Ламсдорф представлял собой тип наиболее совершенного придворного. Выросший, так сказать, на ступенях трона, он унаследовал от многих поколений высших чиновников императорского двора манеры и идеи старых времен.
Это был человек маленького роста, выглядевший чрезвычайно молодым для своего возраста, со светлыми рыжеватыми волосами и маленькими усами, всегда причесанный, завитый и надушенный с большой заботой. Изысканностью своего платья и речи он напоминал князя Кауница, когда этот знаменитый австрийский дипломат был в Париже.
Получив воспитание в Пажеском корпусе, он не имел глубокого образования, но был одарен присутствием таких качеств, которые ставили его в первом ряду в среде окружавших его чиновников: работоспособный, скромный, никогда не пренебрегавший своей работой для ведения рассеянного образа жизни, обычного для молодых людей. Ему посчастливилось последовательно сделаться доверенным и близким сотрудником четырех министров иностранных дел: князя Горчакова, Гирса, князя Лобанова и графа Муравьева.
Во времена графа Муравьева он сделался правой рукой министра иностранных дел и, благодаря своему навыку и знанию деталей дела столь же, сколь благодаря невежеству и бездарности этого удивительного министра, фактически выполнял руководящую работу министерства. Как мы видели уже, благодаря содействию графа Витте, который рассчитывал сделать из графа Ламсдорфа послушное орудие выполнения своей воли, он после смерти графа Муравьева стал во главе Министерства иностранных дел.
С этого момента граф Ламсдорф, ограниченный характер которого подчинялся сильной личности графа Витте, во всех делах был руководим своим знаменитым другом, и с этих пор оба министра — финансов и иностранных дел — работали рука об руку, причем граф Витте играл руководящую роль, а граф Ламсдорф выполнял его указания, пользуясь своим большим опытом и знанием дипломатической техники. Никто не был так опытен во всех тонкостях дипломатии; наиболее важные обращения, которые он направлял иностранным представителям, были всегда написаны на бумаге с золотым обрезом и носили отпечаток чрезвычайно элегантного стиля. Он обладал замечательной памятью и никогда не забывал воспользоваться аргументами, почерпнутыми из архивов его министерства.
Имел ли граф Ламсдорф законченный план по вопросу об общем направлении иностранной политики и отдавал ли он себе ясный отчет относительно международного положения России в целом? Признаюсь, что в этом я всегда сомневался. По своим семейным традициям, как немец по происхождению, и по складу своего ума он склонялся скорее в сторону германской ориентации и, будучи ярым сторонником самодержавного режима, с предубеждением относился к демократической Франции и к конституционной Англии.