Воспоминания о моей жизни

Однажды днем раздался вой сирены. Многие подумали, что это налет немецких самолетов, но оказалось, что эти мрачные звуки оповещают римлян об окончании войны. Между тем бурного проявления радости, подобного тому, что имело место осенью далекого 1918 года, когда немцы и австрийцы объявили о капитуляции, не было. Это отсутствие энтузиазма объяснялось тем, что для римлян война закончилась уже в июле 1944-го, когда воскресным вечером они, почувствовав конец кошмара нацистского гнета, искренне приветствовали радостными возгласами появившиеся у ворот Сан-Джованни первые американские танки.

В конце того же 1945 года я должен был съездить во Флоренцию, чтобы забрать картины, одежду и прочие вещи. В 1943-м было объявлено перемирие, Флоренцию оккупировали немцы, и мы, покидая город, оставили кое-что у своих знакомых. Железные дороги еще не функционировали, но существовали частные водители, которые за определенную плату возили людей из Рима во Флоренцию и обратно. Помню, что в ту пору я регулярно подвергался слабым атакам ревматических болей, однако решил, что поеду в столицу Тосканы один. Ранним утром вместе с другими пассажирами я поспешил отправиться туда на машине. Из предосторожности я взял с собой таблетки сульфамида. Прибыв во Флоренцию, я расположился в гостинице Фениче на улице деи Мартелли. Еще в пути я понял, что атаки ревматизма возвращаются, а оказавшись в городе красной лилии, я чувствовал себя уже крайне скверно. Испугавшись, что окажусь больным в гостиничных условиях, я решил принять несколько таблеток. Я знал, что принимать сульфамиды следует с едой, правда, исключив при этом яйца, посему отправился бродить по улицам Флоренции в поисках закусочной, где можно было бы купить кусок жареной курицы. На улице Кальцайоли я неожиданно столкнулся лицом к лицу с Роберто Лонги; он возник передо мной, словно выскочивший из преисподней Вельзевул. Незадолго до этого вышла первая часть моих воспоминаний. Лонги, увидев меня, вероятно, вспомнил, как я описал нашу встречу в аркаде Центрального почтамта Флоренции, когда он, при встрече со мной, неожиданно взмахнул руками и исчез. Тогда, повернувшись ему вслед, я увидел лишь силуэт его фигуры, сворачивающей за угол улицы Строцци, из чего сделал вывод, что он, обладая вездесущностью св. Антония, нырнул под тротуар. Роберто Лонги, увидев меня, остановился, встал передо мной, словно готовясь к защите, и принялся топать ногами. Издевательски, с отвратительной усмешкой Мефистофеля, оказавшегося в лаборатории доктора Фауста, он свистящим голосом прокричал: «Но теперь я не исчезаю с тротуара, с тротуара теперь не исчезаю!» Я же, дрожа от озноба и едва держась на ногах от сильного головокружения, ответил ему: «Послушайте, дорогой профессор, меня знобит, я должен вернуться в гостиницу и лечь в постель». Лонги замер в растерянности, не в состоянии понять шучу, я или говорю серьезно, сделав прощальный знак, он удалился, а я продолжил поиски закусочной. Наконец, найдя ее, купил жареного цыпленка и вернулся в гостиницу. Поев немного, я тут же принял несколько таблеток сульфамида. Первая половина ночи прошла беспокойно — меня мучили кошмары. Видел я во сне и своего покойного дядю, умершего во Флоренции несколько лет тому назад, и во сне продолжил спор с дядей, который мы с братом Альберто Савинио часто затевали с ним, по поводу Ветхого и Нового Заветов. Наш дядюшка был не просто религиозен, он был почти святошей и посещал церковь по два раза на дню. С молодости он страдал расстройством кишечника, лечивший его врач посоветовал ему ежедневно есть бифштексы, а поскольку по пятницам он постился, ему удалось добиться от Ватикана своего рода лицензии, nulla osta^{45}, написанной по-латыни на особом пергаменте и снабженной всеми необходимыми подписями и печатями высшей церковной власти. Это специальное разрешение есть бифштексы и по пятницам, как помню, начиналось словами: Morbi intestinalis causa licet Gustavo de Chirico carnem in die veneris edere^{46} и так далее. Споры наши с дядей касались, прежде всего, вопроса, следует ли считать царя Давида святым или нет. Подумавши мгновение, наш дядя торжественно заявлял: «Святым нет, поскольку обречь на смерть в бою мужа своей возлюбленной — факт, достойный осуждения. Но позже он раскаялся, и ныне пребывает на небесах среди прочих».