Воспоминания о моей жизни

Наш лесной эпизод усложнялся еще тем, что на левом фланге, где 1-й армейский корпус соприкасался с 1-м Гвардейским, линия наших окопов, из которых предстояло выходить для атаки, шла под входящим тупым углом. Необходимо было такое тщательное нацеливание частей, чтобы не произошло перекрещивания, особенно естественного и губительного в лесу. Гвардейцы могли двигаться более или менее прямо перед собою, но армейским частям, чтобы избежать перекрещивания с гвардейцами, нужно было дать облические направления, что всегда выполняется с трудом.

На совещании в штабе 1-го Гвардейского корпуса, руководившего организацией атаки, я подчеркивал необходимость детальной разработки этого важного вопроса. Кое-что в диспозиции было соответственно изменено, но дальше этого не пошли, и во время боя перекрещивание в лесу случилось, вызвав понятные путаницу и смешение.

Все же бой 26 июля в своем начале развивался более чем благополучно.

После того как наша артиллерия успешно проделала проходы в неприятельских проволочных заграждениях впереди леса и подбила некоторые из пулеметных гнезд, пехота дружно вышла из окопов и с большим подъемом пошла на штурм.

Вскоре противник бросил свою позицию на восточной опушке, и мы преследовали его, ворвавшись в лес. Некоторые полки (в том числе измайловцы) вышли на западную опушку. Тут необходим был перенос артиллерийского огня на возможную новую позицию неприятеля в тылу и на его батареи – пушечные и пулеметные. При помощи одних боковых наблюдателей сделать это в сколько-нибудь удовлетворительной форме не удалось.

Между тем противник, ничем не связанный, открыл жесточайший огонь по восточной опушке Кухарского леса, вгоняя обратно в него нашу пехоту и не давая зацепиться на окраине. Не удалась и попытка частей, наступавших по открытому участку к югу от леса, обеспечить захват его действиями во фланг отступавшим австрийцам. Все это время неприятельская авиация была очень деятельна, и, по всей вероятности, план нашей атаки был ясен для противника как на ладони.

Мы, наоборот, смутно представляли происходившее по ту сторону леса и рвались наугад. Общее управление атакой сделалось бессильным и раздробилось, перейдя в руки мелких командиров, даже не полковых и батальонных, а ротных и взводных.

С наступлением темноты, по мере того как становилось очевидным, что удержать за собой лес не удастся, части отошли в исходное положение, и обе стороны вернулись в прежние берега.

Мы снова понесли чувствительные потери. Измайловцы лишились одного из лучших своих офицеров и ротных командиров, Обручева. Полк возвратился на свои старые позиции без него. Подумали, что он был ранен и взят в плен. Но через некоторое время, когда стороны успокоились и осели на своих позициях, австрийцы нашли способ передать в наши окопы небольшой пакет, который заключал, во-первых, сообщение, что тело убитого штабс-капитана лейб-гвардии Измайловского полка Обручева было найдено в лесу и предано земле с воинскими почестями; во-вторых – золотые часы и орден св. Владимира, снятые с покойника.

Обручев был внучатый племянник маститого измайловца Н. Н. Обручева – авторитетного начальника Главного Штаба в царствование Александра III.

Итак, Безобразов со своим штабом не выдержал переэкзаменовки, к явному удовольствию недоброжелателей, о которых говорил мне «Воевода».

Во главе этих врагов он ставил М. В. Алексеева – фактического Главнокомандующего при Государе, не пытавшемся вмешиваться в стратегические планы своего начальника штаба и предоставлявшем ему в этой области полную свободу. Но образование отдельного Гвардейского Отряда на правах частной армии было всецело обязано Государю, на которого сумел повлиять Безобразов; он доказывал с основанием, что вплоть до осени 1915 года гвардию истощали и обезличивали, постепенно лишая ее той «отборности», которая оправдывала ее существование, и вместе с тем отдаляя от естественной ее роли опоры престола.

Теперь, когда самостоятельное, в армейском масштабе, употребление войск гвардии не принесло блестящих плодов; когда заданного им Ковеля они не взяли, оставшись почти на месте, можно было доложить царю: «Вот видите, Безобразов со своей пресловутой гвардией ничего не сумели сделать».

Что Алексеев, сын фельдфебеля, «протрубивший» в строю армейского полка до Академии тринадцать лет, действительно не любил гвардию с ее преимуществами, сомневаться трудно. Это можно было заметить даже в Академии, наблюдая отношение профессора Алексеева к слушателям-гвардейцам.

Насколько, однако, данная Ставкой Безобразову задача, заранее определявшая ограниченность ее выполнения, являлась результатом недоброжелательства – остается вопросом. Но вот что безусловно: после боев 15–16 июля Ставка в своих ежедневных бюллетенях отметила их мимоходом и совершенно умолчала о существенных трофеях, взятых на фронте армии Безобразова.