Воспоминания о жизни и деяниях Яшки, прозванного Орфаном. Том 1

— Что мне может угрожать? Что со мной может быть плохого? Всё-таки в этом невинном создании предательства бояться не стоит!

До самой смерти мужчина от женщины и её очарования не в безопасности; Бог дал им великую силу, чтобы подвергнуть нас испытаниям и проверить добродетель, но в более поздние годы, когда уже прошли ни один огонь, опыт учит и сердце не так легко волнуется. Первая любовь всегда более страшная, потому что ослепляет, оглушает и лишает разума.

Так было и со мной. Всю ночь я грезил и думал о Лухне, а на следующее утро был уже в костёле Св. Троицы, где надеялся её встретить.

Я пришёл пораньше на одну мессу и только ближе к ней увидел Святохну, за которой шла её красивая племянница. Тётка заметила меня прежде, чем она, и, мне казалось, что по губам её пролетела усмешка, как бы издевательская.

Потом поглядела и она на меня… а тут встали на колени слушать мессу, которая как раз начиналась. Я также ради них был набожным.

После службы, уже сам не знаю как, я решился поздороваться с ней в дверях. Святохна первая обратилась ко мне:

— Проводи нас до дома, потому что мы одни, а на улице, чем позже, тем больше народа.

Она ничем не могла сделать меня счастливее. Я пошёл с ними, попеременно разговаривая с тётей и глядя на племянницу… Моё сердце внутри росло от великой радости.

Но что же? Та дорога от костёла Св. Троицы до усадьбы Германов показалась мне такой короткой, что, остановившись на пороге, я с грустью начал прощаться.

— Зайди отдохнуть, — сказала тётка любезно.

Мы оказались в избе. Святохна пошла сбросить верхнюю одежду, я остался один с Лухной. Вчерашняя беседа началась с равной живостью, хотя каждую минуту я боялся возвращения тётки. Однако она оставалась там дольше, чем я ожидал. Вернувшись, она села и начала меня расспрашивать о дворе, о моей жизни, о короле, о королеве и т. п.

Я говорил почти не думая, что пришло в голову. В конце концов, пробыв там довольно долго, я должен был нехотя прощаться.

— Время от времени, — сказала старуха любезно, — можешь нас навещать… У нас тут мало знакомых, а моя Лухна скучает.

Я вышел, как пьяный! Что делалось со мной, что делалось. Я с радостью бы в эти минуты всему свету хвалился моим счастьем, а тут как раз нужно было сохранить тайну. Не знаю, как в замке по моему лицу не прочитали, что я обезумел.

Что со мной, неопытным, делалось! Повторяю ещё раз: второй раз в жизни я уже этого не испытал. Какое-то опасение, огорчение, беспокойство и одновременно желание, чтобы это всё, что делало меня таким несчастным и счастливым вместе, не переставало, продолжалось как можно дольше, пронимало меня всего.

Я рад бы сразу назавтра пойти к пани Святохне, но боялся быть навязчивым. Третьего дня пошёл, дошёл почти до ворот, испугался и убежал. Кто это всё опишет!

В конце концов я постепенно стал там бывать и набрался большей смелости. Тётка и племянница хорошо меня принимали. С Лухной мы как-то дивно соглашались и прекрасно понимали друг друга. Я ужасно в неё влюбился, но уже тогда столько разума имел, что понимал — из этой любви ничего не может быть. Сирота без имени, бедный, как я мог позариться на шляхтинку, о которой сама тётка говорила, что должна получить прекрасное приданое! О женитьбе нечего было и думать.

Я только того не мог понять, почему пани Святохна, у которой был опыт и которая видела, к чему это идёт, не только не отгоняла меня, но даже чересчур давала свободы в доме, чтобы побыть с Лухной. Она иногда немного с нами сидела, потом под каким-то предлогом выходила в другую комнату, дверь в которую оставляла открытой, и бросала нас одних.

Мы были с ней, как брат с сестрой… каждый день лучше, сердечный с каждым днём.

Однажды я застал пани Святохну одну. У Лухны, как она говорила, болели зубы, и выйти не могла. Тётка начала со мной разговор, так же решительно и смело, как обычно.

— Ну что, Яшко, — отозвалась она, — моя Лухна тебе приглянулась, более того, и в сердце запала. Ну, что же из этого будет? Я против тебя ничего не имею, юноша ты вежливый, честный и степенный, хоть сирота и без состояния… но чтобы из этого что-нибудь получилось, нужно бы двор королевский покинуть и поселиться в деревне. Эта придворная жизнь ни к чему не годится!

Она строго посмотрела мне в глаза, я промолчал, ошарашенный и удивлённый. Потом я начал, бормоча, покорно её благодарить, говоря, что полностью зависел от короля, и если бы что решилось, должен просить у него разрешения.

Из прошлых разных разговоров я заметил, что пани Святохна как-то короля не любила.

Она покачала головой.

— Тебе нет смысла просить короля и говорить ему об этом, — сказала она, — он не разрешит тебе, скажет, что слишком молод. Надобно так или этак между ним и Лухной с нами выбирать. Ты лучше бы сделал, — добавила она, — если бы, никому ничего не говоря, сел на коня, и, когда мы будем выезжать, двинулся за нами… остальное найдётся.

Потом стала вводить меня в заблуждение разными обещаниями, говорить о деревне, которая должна была быть в приданом, хвалить девушку, превозносить деревенскую жизнь и порочить придворную.