Одни группы хотели всех опередить, другие плелись, а для еды сворачивали с дороги в усадьбы и приходы — поэтому и жалобы, поэтому и связывали людей, более того, и трупы нередко можно было увидеть.
А тут, в центре этого, гонцы на подводах, спешащие к королю, одни из Литвы, другие из Мазурии, третьи от крестоносцев, то из Праги, то из Буды.
Одни из-под носа других похищают подводы. Кони по дороге на каждом ночлеге дохли.
Из этого уже можно было заключить, что будет дальше. Чем ближе были ко Львову, тем было хуже, давка и беспорядок увеличивались. Во-первых, никто не подумал, как это огромное войско разместить, построить, накормить и держать в строгой дисциплине.
Были суды и военные судьи, но прежде чем до них дошли дела, раны зажили, а трупы сгнили.
Король приказал своему войску пригнать стадо коров, и собрали их достаточно, и они стоило немалых денег; между тем, прежде чем мы добрались до Львова, стало известно, что целое стадо, двести голов лучшего скота, из-за халатности пастухов так разбежалось и, наверное, его расхватали на полях люди и забили мясники, что уже трудно было узнать, куда оно подевалось.
Все знаки были хуже некуда и храбрость у людей слабела; говорили, что король ведёт их на погибель.
Испытав немалые проблемы по дороге, наломав колёс и испортив горло, я со своими телегами и лошадьми уже приближался ко Львову, когда случилось несчастье.
Я вёл с собой свободных королевских коней, среди которых был Лебедь, любимый королевский иноходец белой масти, которого мне приказали беречь как зеницу ока. Ольбрахт его очень любил, потому что, несмотря на то, что у него были крепкие ноги, скакал легко, что у лошади редко сочетается. Я вёл Лебедя под шитой попоной, как фаворита, добавив ему личного батрака для надзора, а на каждой выпаске и ночлеге я сам присматривал, когда ему воду и корм давали.
Слава Богу, он не похудел, не потерял фантазии, и я радовался, что отдам его королю без признака проделанной дороги.
На последнем ночлеге прибегает ко мне подконюший Ратай и рассказывает, как он слышал, что на тракте поток после дождей сорвал мост, и переправы нет, люди должны идти вброд, что у кого-то повозки утонули, у других вода в них всё испортила, да и несколько человек утонули.
Помочь было нечем, потому что ставить новый мост нечего было и думать, а ждать, когда вода резко сойдёт, у нас не было времени; в переходе реку вброд не было ничего необычного, и мы к этому привыкли, поэтому я даже не посылал никого вперёд, дожидаясь утра.
Когда мы подошли к берегу, нашли там уже приличную группу, которая не знала, что предпринять. Переправлялись кто как мог, а другие разделились в поисках брода.
Мне место не показалось опасносным. Я приказал Ратую сесть на коня и попробовать переплыть. Его конь немного проплыл, но без урона добрался до другой стороны. Поэтому я не колебался приказать, выбрав место, не выжидая, переходить вброд. То был несчастливый час.
Лебедя вёл слуга на крепкой лошади и за них я меньше всего опасался. Они должны были переправиться за нами в конце.
Я сам, отступив немного в сторону, хотя там было глубже, доверяя коню и себе, перекрестился и пустился в дорогу.
Я уже практически был у другого берега, довольно удачно пройдя середину, когда в то же время услышал крик. Я узнал голос слуги, который вёл Лебедя, меня аж дрожь охватила. Гляжу, вода их отнесла сильным течением, Лебедь барахтается, запутавшись за верёвку, на которой его вёл слуга… и тонет.
Не подумав, я бросился спасать туда, где наверняка бы погиб, если бы не более смышлённый, чем я, конь. Лебедя спасти уже было невозможно. Мы достали его из воды уже мёртвого.
Я знал, что меня ждёт за это во Львове от короля. Слуга, видно, испугался, как бы я его на месте не убил; добравшись до берега, он сбежал и исчез.
Всё это было только начало.
Добравшись до замка по городу, набитому людьми, повозками, конями, скотом, палатками, домами и шалашами, я, никогда не боявшийся смотреть страху в глаза, пошёл прямиком к королю.
Я нашёл его в хорошем настроении, но я знал, что отовсюду приходили крайне плачевные вести.
— Ну, — сказал он, — ты всё-таки прибыл.
— С великой бедой, — ответствовал я, — и не без великой потери.
Ольбрахт нахмурился.
— Что же ты потерял?
— У меня Лебедь вчера на переправе утонул, — ответил я смело.
Король хлопнул в ладоши.
— То-то у меня коренной зуб отвалился! — воскликнул он.
— Я спасал его, рискуя своей жизнью, — сказал я, — ничего не помогло, я виноват.
Я ожидал сильной вспышки и гнева, но он остался печально-задумчив и не сказал мне ни слова.
Спросил о людях, о повозках, потом зевнул, повторил: «Лебедь!» — и ушёл.
Тем временем, когда те, которые следили за порядком, теряли головы, в замке развлекались. Король ни чуть не сомневался и другим деланной или настоящей весёлостью старался добавлять храбрости.
Очень деятельный Сигизмунд явно тревожился.