Воспоминания петербургского старожила. Том 1

Муж ее, как гласный думы, находился внизу, в зале и, облаченный в мундир со шпагой, видел отменно хорошо всю церемонию приема персидского уполномоченного. Василий Григорьевич, очень любивший свою Матрену Никитичну, возвратясь домой и нашедши жену полубольную в постели, огорчился и озаботился. Но она ничего о происшедшем ему не рассказала и все пояснила жестокою головною болью, ей причинившеюся от жары на хорах. Б[ибико]ву, приехавшему на другой день, было то же самое объявлено, и он рассыпался в самых восторженных сожалениях, сопровождаемых советами различных лечебных средств, долженствующих непременно оказать помощь самым радикальным образом. Его превосходительство даже готов был сейчас скакать в аптеку за какими-то волшебными гомеопатическими порошками. Все это имело в результате то, что когда господин камергер уехал, то Василий Григорьевич сказал: «Вот истинный русский боярин! Святой человек! Ангельская душа». Дня через два Гаврило Гаврилович заехал узнать о состоянии здоровья Матрены Никитичны, которую, благодарение Богу, застал в вожделенном положении, распоряжавшуюся по своему домашеству. В этот день Б[ибико]в особенно усердно хвалил все на даче Жукова. Это восхищало самолюбивого хозяина, который пришел просто в восторг, когда «генерал» объявил ему, что на днях он приедет к ним не один, а со своею женой, Катериной Петровной, которая страстно любит ягоды и фрукты, а всего этого жуковская оранжерея (поистине преплохая) доставляет в избытке. Решено было назначить день для приема их превосходительств. Приготовления были самые блестящие, и разного рода богатоновским[705] затеям и разного рода сюрпризам не было конца. Наконец наступил этот желанный день, когда на двор Жуковой дачи, усыпанный красным песком, въехала голубая карета, запряженная четверней и с лакеем в пунцовой ливрее с золотыми галунами, пунцовой на том основании, что камергеры пользуются правом употреблять этот привилегированный для дворцовых ливрей цвет. Карета остановилась в упор к крыльцу, на котором стояли хозяин и хозяйка дачи, принявшие с благоговением знатную барыню, весьма щеголевато одетую. Барыня эта и была госпожа Б[ибико]ва, а Гаврило Гаврилович, высадив ее из кареты, рассыпался мелким бесом и сильнейшим образом тарантил, делая вид, что вовсе не замечает, как сконфузилась и растерялась добрейшая Матрена Никитична. Гаврило Гаврилович отнес этот конфуз хозяйки не к чему другому, как к чувству глубокого уважения к его блестящей и многовнушительной супруге. Угощение шло сильное, вроде демьяновой ухи, и, пробыв часа два, Катерина Петровна уехала, увезя в своей карете целые груды разных фруктов и ягод, конфект, бисквитов и пирожков, с несколькими бутылками сливок наивысочайшего качества.