Воспоминания петербургского старожила. Том 1

Государь улыбнулся, но мысль о том, что вице-губернаторы, переименованные в тридцатых годах вскоре в председателей казенных палат, были не без греха, запала ему более чем когда в голову, и при назначении Канкрина министром финансов, кажется, в 1823 году, по рекомендации и убеждению графа Аракчеева, император выразил новому министру желание, чтобы прекращена была отчаянная погоня за вице-губернаторскими местами и чтобы в эту должность определяемы были чиновники, известные своею честною и безукоризненною службою. Тогда Егор Францович стал назначать на эти места людей, ему лично известных, преимущественно из начальников отделений различных департаментов министерства. Между прочим он назначил в эту должность одного из благороднейших и честнейших людей, Дмитрия Максимовича Княжевича. Известный сатирический писатель, баснописец и журналист Александр Ефимович Измайлов, служивший начальником отделения в Государственном казначействе, также был назначен вице-губернатором в Тверь. По честности и бескорыстию нельзя было сделать лучшего выбора, но Измайлов был всего менее чиновник и в особенности не умел совладать ни с губернскою жизнью, ни с губернскою средою, попал под суд и в начале тридцатых годов, находясь давно без службы, умер в Петербурге в положении близком к нищете[866].

Неудача с Измайловым заставила Канкрина, когда он вздумал назначить моего отца орловским вице-губернатором, спросить его: «Фи, патушка, стихов не пишете?» Отец мой отвечал, что он во всю жизнь ни одного стиха не написал, хотя страстно любит музыку[867]. Заметка о музыкальной страсти моего отца не прошла незамеченною.

Канкрин, как известно и как я уже упоминал об этом однажды[868], при всей громадности своего ума имел слабость считать себя знатоком во всем, почему тотчас повел разговор о фугах Баха, о квартетах Бетховена, о музыке Моцарта, Гуммеля и проч. и проч. Назначение отца моего на новую должность последовало не тотчас, по причине болезни Николая Ивановича Серова (отца знаменитого, недавно умершего нашего незабвенного композитора), который должен был принять от него отделение в Департаменте мануфактур и торговли. Поэтому отец мой продолжал свои еженедельные доклады министру во дворце Петра Великого в Летнем саду. Канкрин выпросил себе у государя это помещение на том основании, что ежели он, министр, переедет на дачу, то бедным чиновникам слишком затруднительно и начетисто было бы туда ездить. Причина казалась вполне гуманною, но она только маскировала ту расчетливость, доходившую иногда до скряжничества, которая составляла основу характера графа Егора Францовича. Впоследствии это, однако, не помешало министру финансов, столь нежному к своим чиновникам, жить за много верст от города на даровой же даче в Лесном институте, где все, что есть прекрасного, бесспорно создано его стараниями и его искусством, его знанием и настойчивым терпением. И вот в летнем-то дворце отец мой бывал в мае и июне месяцах 1826 года очень часто с докладом министру. По окончании доклада, а иногда и при самом докладе Канкрин любил рассуждать с отцом о музыке и о различных музыкальных подробностях. Это доводило иногда Егора Францовича до такого увлечения, что он брался за скрипку и выделывал на ней какой-нибудь пассаж, правду сказать, с искусством далеко не Паганини. Дня за два до отъезда нашего из Петербурга в Орел через Москву почтенный Егор Францович пригласил отца моего к себе на вечернюю беседу, давал ему много специальных и технических наставлений по предметам, сопряженным с его новою должностью; но не утерпел страстный музыкант и разыграл с моим отцом какой-то дуэт на скрипках: «Фи, патушка, люпите и понимаете музыку; это мне рушательство са фас и са фаше дело». Засим Канкрин поцеловался и простился с моим отцом.

Визитная карточка провинциального новатора

(Из воспоминаний старожила)