Воспоминания петербургского старожила. Том 1

При всем том, что гусарство, особенно голубое, павлоградское, квартировавшее в самом городе, очень тесно слилось с орловским обществом, в доме Василья Петровича из всех этих господ от времени до времени, да и то в какие-нибудь экстренные дни, показывался полковой командир, полковник Пашков, да еще бывал у нас бригадный командир генерал-майор фон Зольдайн на музыкальных вечерах, заканчивавшихся в полночь ужином. Этот господин играл прекрасно на виолончели, почему участвовал во всех трио моего дяди, яростного пианиста. Скрипку же всегда держал Анатоль Ипполитович Бешметов, мастерски владевший смычком; он бывал у нас постоянно, разумеется, в те дни, когда ему не случалось сидеть на гауптвахте, что с ним, впрочем, бывало нередко, а именно за то, что этот le charmant monsieur Anatole et l’enfant chéri de la division[938] имел все тенденции сделаться enfant terrible города Орла, увлекаясь легендами о предшественнике своем графе Мантейфеле, слава которого не давала спать спокойно розовенькому Бешметову. Близость возраста, какие-нибудь года два разницы, – пустяки, и мы с Анатолем Ипполитовичем сошлись очень дружески. В домашнем своем быту Анатоль Ипполитович был совершенно приличен, и квартирка его, заведоваемая каким-то отцовским камердинером, седым и серьезным, вроде как бы дядьки, отличалась порядком и опрятностью, и вместо вина, водки, табака и циничных литографий, что составляло в те дни особенности гусарства, имевшего своим идеалом еще не отжившего давыдовского Бурцова[939], были цветы на всех окнах, ноты на всех этажерках и книги на стенных районах[940]. Правда, между этими книгами девять десятых принадлежали к той породе пустых книжонок, какими одарили французскую литературу Пиго-Лебрен, Поль де Кок, Огюст Рикар и tutti quanti. Но здесь же было немало и переводов Дефокомпре романов Вальтера Скотта, Фенимора Купера и Вашингтона Ирвинга. О нынешней английской богатейшей беллетристике в ту пору, разумеется, и помину не было. Между русскими книгами у Анатоля Ипполитовича были ряды кирпичеобразных пузатеньких петербургских и московских альманахов вместе со знаменитою в то время «Полярною звездою». Библиотеку Бешметова пополняли еще тонкие томики поэм Пушкина, Баратынского, стихов Языкова, Дельвига[941] и непременная тогдашняя принадлежность кабинета всякого порядочного молодого человека, тщательно в сафьян переплетенная тетрадь с рукописью бессмертной сатиры-комедии Грибоедова «Горе от ума»[942]. Мы с Анатолем Ипполитовичем читали и перечитывали это знаменитое произведение, причем мой приятель передал мне следующий ходивший тогда рассказ: Грибоедов, когда уже разлетелись по России первые копии его произведения, наделавшего тотчас много шума, послал один экземпляр верной копии к Николаю Михайловичу Карамзину, выпускавшему том за томом свою «Историю государства Российского», при письме в стихах, заключавшем в себе совет историографу перестать писать эту историю, которой едкий сатирик, тогда еще очень молодой человек, не симпатизировал, а обратиться к продолжению воспроизведения в его прелестных стихах русских сказок, как уже он и начал, воспевая подвиги сказочных богатырей. Карамзин, всегда кроткий и невозмутимый, доставил Грибоедову в ответ на его юношескую выходку следующее в третьем лице двустишие:

Петь не буду я, а только Бога помолю,
Чтоб от «Горя» – горя не было ему[943]

.