Воспоминания петербургского старожила. Том 1

Этот господин Т. О. был, как уже вы знаете, не один; он имел младшего брата[1258]; но брат этот проявлялся далеко не так рельефно, как старший. Еще они оба были замечательны своими именами, данными им их родителями, по-видимому, также эксцентриками, при крещении. Имена эти принадлежали к тем, которые чрезвычайно редко встречаются и составляют редкость наших святцев. Но чтобы не слишком уже опрозрачнить вуаль того анонима, под каким почтенный г. Инсарский проявил некогда слишком известного Барнабасса всех 13 петербургских частей, я здесь не упомяну этих нарицательных имен. Назовем, однако, для отличия, одного брата, например, Навуходоносором, а другого хоть Пентефрием. Они были почти одногодки и оба одновременно кончили курс в университете с дипломами действительных студентов. Пентефрий был сосредоточен и смугл, нося постоянно очень короткую прическу с острижкою под гребенку à la malcontent[1259], как называли в ту пору эту стрижку парикмахеры. Навуходоносор же, при физиономии, напоминавшей веселую мартышку, носил свои каштановые, в те времена еще густые, впоследствии же замененные накладкою волосы в искусственных и многочисленных завитках. Такими начал я их знать на улицах петербургских в 1829 году; но улицы эти видели их уже с 1827 года, когда они переселились из Москвы Белокаменной на берега Невы в полном смысле слова, потому что стали квартировать тотчас на Гагаринской набережной в доме графа Александра Григорьевича Кушелева-Безбородко, давшего у себя приют юношам, в карманах которых кроме студенческих дипломов, подписанных начальством Московского университета[1260], было, может быть, еще и несколько рекомендательных писем, только, кажется, ни одного «за подписью князя Хованского», как в те времена назывались ассигнации в шуточном смысле, потому что князь Хованский бесчисленное множество лет был директором Ассигнационного банка. История гласит, что братья Навуходоносор и Пентефрий, желая угодить своему амфитриону, приложили свои педагогические способности к развитию грамотности в дюжине дюжин черных как смоль арапчонков, недавно купленных графом для умножения своей лакейской прислуги. Усердие это было вознаграждено разными выражениями вещественной признательности, к числу этих выражений принадлежало отданное домашнему берейтору приказание ежедневно учить братьев Т. О. верховой езде в графском манеже, а когда они повыучатся, предоставить им, для гарцевания по Невскому проспекту, серо-пегую кобылу Прозерпину, давно съевшую бабки[1261] и совершенно безопасную, но не побелевшую, так как хотя серая масть обыкновенно в старости белеет, феномену этому почти не подвергаются пятна серого цвета на белом фоне серо-пегой масти. Это одна из странных игр природы.

И вот в 1829 году ежедневно в четыре часа пополудни, возвращаясь из Департамента внешней торговли по Невскому проспекту домой на мою далекую квартиру в Фурштадтской, я почти всегда весною в хорошую погоду, когда еще публика не начинала гулять перед переездкой на дачи в Летнем саду, встречал на Невском этих братьев Т. О. Глядь, около тротуара солнечной стороны, избоченясь, с хлыстиком в руке, караколирует[1262] курц-галопцем на серо-пегом коне самого пряничного закала милейший Навуходоносор, одетый в длиннополый, модный тогда гороховый каррик с капишоном, покрывающим плечи, и с широкополым цилиндром à la Боливар на голове. Он раскланивается со знакомыми и сыплет, словно из рога Амальтеи[1263], цветы самых великолепных французских русизмов, смущавших в ту пору даже графиню Хвостову, знаменитую по этой части подстрочных переводов с русского языка на французский, с какими в нынешнее время (в обратном только смысле) посоперничать может разве только г. Львов, издатель «Библиотеки переводных романов»[1264]. В это время на тротуаре с вами встречается младший Т. О. Пентефрий в плаще à la альмавива. Это, положим, около Полицейского моста. Вы доходите до Караванной и тут на углу встречаете старинного приятеля, с которым давным-давно не виделись. Вы остановились с этим приятелем, и он вам рассказывает так много интересующих вас новостей, что вы невольным образом подаетесь на его предложение сделать еще тур по Невскому, и вдруг, ба! у Казанского моста видите кланяющегося вам и вашему приятелю Навуходоносора Т. О. уже в альмавиве, гордо шагающего по тротуару, а Пентефрий уже в седле и на нем гороховый каррик с капюшоном. Это вас маленько удивляет; что за метаморфозы?.. На другой день то же, на третий повторение того же. Наконец, загадка разрешается, и оказывается, как всегда, что «ларчик очень просто отворялся». Тогдашний мой сослуживец, впоследствии наполнивший своим именем весь Юго-Западный край, Николай Еварестович Писарев, дал мне ключик от этого загадочного ящика с метаморфозами.