Воспоминания петербургского старожила. Том 1

В доме Лазаревской армянской церкви, где теперь какой-то меняла, вывеска которого гласит о покупке и продаже акций и всевозможных банковских бумаг, был крытый подъезд с сенями, ведшими по лестнице, покрытой пышными коврами, в блестящую кондитерскую синьора Амбиелли, где впоследствии, до водружения знамени своего на пресловутых «минерашках», долгое время царил прославившийся некогда Иван Иванович Излер[1265]. Раз как-то, спускаясь из этой кондитерской Амбиелли, угощавшей таким шоколадом, какого лучше не было, кажется, и при дворе, Николай Еварестович вдруг в сенях наткнулся на сцену переодеванья братьев Т. О., из которых Навуходоносор, бросив альмавиву Пентефрию, напяливал на себя гороховый каррик и выходил из сеней на улицу, где услужливый извозчик держал серо-пегую кобылу под уздцы, – конечно, ради только одной формальности, так как четвероногая старушка сама рада была радехонька избавиться от курц-галопа и маленько постоять повольготнее, в ожидании одного из переменных своих седоков.

Эта проделка братьев, «кавалеристов вскладчину», проделываемая ими в доме армянской церкви, не ушла от прозорливости насмешливого и всегда постоянно острившего светлейшего князя Александра Сергеевича Меншикова. Он часто прогуливался по Невскому проспекту и при виде которого-либо из братьев Т. О., сделав обычную свою гримасу, исправлявшую у него должность улыбки, приговаривал тому, с кем шел (так как князь никогда совершенно один по улицам не ходил): «Вот наши темплиеры! На одной лошадке, как и взаправские французские-то рыцари храма, вскладчину ездят[1266]. Нечего сказать, права пословица, что „голь хитра на выдумки“».

Эпизод из бального сезона 1835 года в Петербурге

(Из «Воспоминаний петербургского старожила»)[1267]

Лет за сорок пред сим я, как и все молодые люди того времени, платил дань светской жизни, по тогдашним понятиям о светских удовольствиях. Почти с увлечением предавался я так называемому тогда «бальному сезону», который в те времена, благодаря расположению двора к салонным танцам, был в Петербурге во всем своем блеске и в особенности процветал в залах дворянского собрания. Из всех зим зима 1834–1835 года оставила во мне наиболее приятных впечатлений, отчасти потому, что в эту пору в Петербурге создались некоторые приятные семейные дома, переселившиеся в столицу из провинции, не принеся, однако, с собою провинциальных эксцентричностей, оставленных ими разумно на берегах Мсты, Оки и Волги, отчасти же по причине знакомства с несколькими молодыми людьми одних со мною лет, сделавшимися непременными моими сотоварищами при моих выездах на балы, особенно дворянского собрания, где были балы чуть ли не по два раза в неделю, редко мною манкируемые. К числу тогдашних новых моих знакомых принадлежал корнет лейб-гвардии Конного полка, добрейший и милейший Афанасий Иванович Синицын, с которым отчасти я уже познакомил читателей «Русского архива», прочитавших в № 9 этого сборника мою статью: «М. Ю. Лермонтов в рассказах его однокашников». Но здесь, в этой теперешней статье из моих «Воспоминаний», он занимает одно из видных амплуа des grandes nécessités[1268], как говорят в театральном мире, и потому нельзя не порассказать о нем некоторых подробностей, тем более что все эти подробности имеют с тем вместе целью очертить картину тогдашнего ежели не высшего, то среднего петербургского общества.