Воспоминания петербургского старожила. Том 1

Et rose elle la vécu ce que vivent les roses, —
L’espace d’un matin[1299]

[1300].

И поистине, это была изящнейшая из изящнейших живых роз, особенно в вечере которого-то, 8 или 9 января 1835 года. Как нарочно, на ней было бледно-розовое атласное, очень открытое с короткими рукавами платье, с тальею на том месте, как тогда одевались женщины, где природа назначила быть стану. И этот бледно-розовый атлас, весь словно в снежной пене, был покрыт белыми блондами, кружевами и тюлем. В черных, лоснящихся густых и причесанных à la grecque[1301] волосах – всего одна розовато-белая роза, такая же у пояса, в руке букет из таких же живых роз, на шее нитка бус чистого жемчуга и больше ничего, кроме пленительной натуральной белизны лица, груди и рук, очаровательного легкого румянца стыдливости и синих больших глаз, опушенных ресницами, необыкновенно длинными. При этом грациозность необыкновенная разлита была во всей ее особе. Она в первый раз в жизни появилась на общественном балу. В Петербурге ее почти еще никто не знал. Появление ее совершилось в сопровождении одной из приятельниц ее больной матери. Дама эта имела с собою трех своих довольно зрелых дочек, об устройстве которых очень заботилась, почему только что они вошли из передней в приемный зал, к ним бросилось несколько услужливых знакомых кавалеров, подавших им руки; я быстро подошел к кузине и тем предупредил какого-то путейца, готовившегося уже предложить ей свои услуги. Проходя с кузиною мимо одного громадного зеркала, я дал ей возможность взглянуть на себя. Она не могла не улыбнуться самой себе.

– Вы имеете полное право, – сказал я ей, – быть собою довольны: этот простой, но преисполненный вкуса и грации туалет идет к вам как нельзя более, и вы его собою возвышаете.

– Ах, какой же вы льстец, cousin, – улыбнулась она. – А вот я вам скажу, что в зеркале я вовсе не смотрела на себя, а любовалась вами и убедилась, что весь этот костюм с белым атласом на вашем галстухе и жилете, с батистовою пеною вашего жабо, при открытом черном фраке, палевых перчатках и клаке[1302] в левой руке, носится вами, уверяю вас, не хуже тех многих messieurs des missions étrangères[1303], которых я встречаю у графини.

Исчисляя мой костюм, кузина не дополнила, что я был, как тогда все ездили на большие балы, в черных шелковых чулках, в лакированных башмаках с маленькими золочеными пряжками и в черных тончайшего трико панталонах collants[1304], мастерски обрисовывавших икры и застегнутых мелкими пуговками у самой щиколотки ноги. Знаменитый в те времена парикмахер Грильон в этот вечер на славу занялся завивкою моих густых, в ту пору золотистых кудрей, лежавших по всей голове, как мне казалось, весьма грациозно.