Читаем Воспоминания петербургского старожила. Том 1 полностью

Шествие мое по залам дворянского собрания до того места в общей зале, где я нашел табуреты и скамьи для очаровательной кузины и ее общества, было каким-то торжеством для моего в те времена юношеского тщеславия, потому что вся публика вдруг обратила внимание на эту удивительную молоденькую красотку, обещавшую затмить собою всех красавиц обеих столиц. В тот момент, когда мы входили в танцовальную залу, первая кадриль только что оканчивалась и кавалеры вели своих дам к их местам. Бал был особенно парадный, почему все гвардейские офицеры были в чулках и башмаках и белых коротких штанах, а кавалергарды и конногвардейцы в своих бальных красных мундирах; одни лишь гусары, уланы и казаки были в сапогах со шпорами. Гусарские красные ментики и синие чикчиры, улитые золотом, при их венгерских сапожках с золотыми кисточками, были в особенности оригинально рельефны; камергеры и камер-юнкеры блистали своими золотыми мундирами, на которых почти не было видно темно-зеленого сукна за густым шитьем и галунами. Множество молодых людей, одетых точь-в-точь как я, в черных фраках с белыми атласными жилетами и галстухами, держа треугольные клаки в руках, были представителями светской партикулярности в своем простом общепринятом во всем цивилизованном мире костюме. Дамские туалеты восхищали глаз своею изящностью и свежестью. Они производили эффект огромного цветочного партера из растений светлых колеров, среди которых белый преобладал перед другими. Об освещении говорить нечего: оно было блистательно, особенно благодаря сотням зеркал, отражавших огни даже на потолке. Атмосфера была напоена очаровательно нежными ароматами, преимущественно от множества живых пахучих цветов, как в виде букетов в руках всех дам, так [и] в виде гирлянд, оплетавших сверху донизу все колонны всех зал. Когда моя дама села на бархатную скамью, выделясь вдруг от всего ее окружавшего, все время открывавший нам по залам дорогу мой тогда еще новый знакомый, конногвардеец Синицын, со своими свеженькими корнетскими эполетами на пурпуровом бальном мундире и сам цветущий молодостью (ему было едва 20 лет) и здоровьем, проявлявшимся в некоторой излишней для его лет плотности, ангажировал мою кузину; но она, улыбаясь и не назначая ему следующей кадрили, сказала: «Pardon; je danse ce quadrille avec mon cousin, engagée par lui depuis hier»[1305]. Убедясь в неудаче танцовать с моей quasi-кузиной, Синицын, не теряя ни секунды, предложил себя в визави мне, т. е. этому ее кузену, и тут же тотчас пригласил на эту вторую кадриль, которая танцовалась в этой огромной зале пар в семьдесят, разделенных на несколько отделений, одну из девиц, знакомых тем приятельницам юной моей феи, с которыми она приехала на бал.

Около того места, где мы находились, была толпа, отчасти привлеченная поразительною красотою той молоденькой девушки, с которой я должен был танцовать вторую кадриль и которая отказала уже в этой чести после Синицына чуть ли не тридцати претендентам, что производило маленький ропот зависти между оставшимися с носом. Из числа этих последних один обер-офицер Гвардейского Генерального штаба с головою почти безволосою и физиономиею больно невзрачною, вроде моченого яблока, капитан Ф[ролов] выделялся от других своим видом неудовольствия и самой забавной будировки, выражавшейся нахмуренными рыже-бурыми бровями и карикатурно раздутыми щеками. Он метал на меня очень сердитые взгляды, и потом, спустя несколько лет после этого, будучи уже полковником и флигель-адъютантом[1306] и встретив меня на вечерах милого и гостеприимного дома Д. Н. и Н. Г. М[асло]вых, где я так приятно проводил время, этот господин продолжал гневаться на меня и игнорировать мою персону за то, что за несколько годов перед тем, в январе 1835 года, ему не удалось ни разу танцовать с моею кузиною. Впрочем, этот господин в доме этих же М[асло]вых сделал также партию, женясь на третьей дочери[1307], отличавшейся красотою необыкновенною; но вскоре он овдовел: видно, красота не всегда бывает так долговечна, как, например, была красота знаменитой Нинон де Ланкло. Однако возвращаюсь к событиям вечера которого-то января 1835 г.

Перейти на страницу:

Все книги серии Россия в мемуарах

Воспоминания. От крепостного права до большевиков
Воспоминания. От крепостного права до большевиков

Впервые на русском языке публикуются в полном виде воспоминания барона Н.Е. Врангеля, отца историка искусства H.H. Врангеля и главнокомандующего вооруженными силами Юга России П.Н. Врангеля. Мемуары его весьма актуальны: известный предприниматель своего времени, он описывает, как (подобно нынешним временам) государство во второй половине XIX — начале XX века всячески сковывало инициативу своих подданных, душило их начинания инструкциями и бюрократической опекой. Перед читателями проходят различные сферы русской жизни: столицы и провинция, императорский двор и крестьянство. Ярко охарактеризованы известные исторические деятели, с которыми довелось встречаться Н.Е. Врангелю: M.A. Бакунин, М.Д. Скобелев, С.Ю. Витте, Александр III и др.

Николай Егорович Врангель

Биографии и Мемуары / История / Учебная и научная литература / Образование и наука / Документальное
Жизнь Степановки, или Лирическое хозяйство
Жизнь Степановки, или Лирическое хозяйство

Не все знают, что проникновенный лирик А. Фет к концу своей жизни превратился в одного из богатейших русских писателей. Купив в 1860 г. небольшое имение Степановку в Орловской губернии, он «фермерствовал» там, а потом в другом месте в течение нескольких десятилетий. Хотя в итоге он добился успеха, но перед этим в полной мере вкусил прелести хозяйствования в российских условиях. В 1862–1871 гг. А. Фет печатал в журналах очерки, основывающиеся на его «фермерском» опыте и представляющие собой своеобразный сплав воспоминаний, лирических наблюдений и философских размышлений о сути русского характера. Они впервые объединены в настоящем издании; в качестве приложения в книгу включены стихотворения А. Фета, написанные в Степановке (в редакции того времени многие печатаются впервые).http://ruslit.traumlibrary.net

Афанасий Афанасьевич Фет

Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное